Читать книгу "Боевая рыбка. Воспоминания американского подводника - Джордж Грайдер"

Мы оказались в мышеловке. Грузовое судно тонуло, но два военных корабля сближались с нами на большой скорости. Используя копилку боевого опыта Маша Мортона, мы попытались сделать по миноносцу два выстрела прямой наводкой из кормовых аппаратов. Но промазали, и он стал обстреливать нас.

Вдруг наш мостик залил яркий свет. Противник навел на нас прожектор. Оказавшись на виду под этим ослепительным светом, в то время как оба сторожевика приближались к нам, мы сделали единственно возможное – нырнули, погружаясь с максимально возможной скоростью.

Когда подводная лодка находится на поверхности, носовые горизонтальные рули убраны, прижаты к корпусу корабля и находятся над водой. С началом погружения они должны быть раскрыты рулевым-горизонтальщиком, который поворачивает их, контролируя глубину и угол погружения. Кормовые горизонтальные рули, которые находятся под водой, даже когда лодка на поверхности, и всегда раскрыты, выполняют аналогичную функцию. Но теперь, когда мы погружались с максимальной скоростью примерно восемнадцать узлов, носовые горизонтальные рули не регулировались, а кормовые рули заклинило на резкое погружение.

Погружения обычно осуществляются с дифферентом на нос при угле в восемь – десять градусов. При таком угле и отрицательной плавучести лодка может идти на скорое погружение. Но теперь нам довелось узнать, какой на самом деле может быть скорость погружения. При скорости восемнадцать узлов и неподвижно застрявших в положении резкого погружения кормовых горизонтальных рулях, а также при полном «отсутствии» носовых горизонтальных рулей лодка стала погружаться с совершенно невероятным дифферентом на нос.

Мы опускались все глубже и глубже, скорость была опасно высокой, угол погружения возрастал с каждой секундой. Стрелка глубиномера отклонялась с пугающей быстротой. Мы достигли контрольной глубины, ниже которой погружаться считалось опасным, но все-таки продолжали погружаться. Еще даже до того, как мы достигли контрольной глубины, нос лодки ушел слишком глубоко, это было видно, так как глубиномер находится в средней части судна, на расстоянии ста пятидесяти футов от носа к корме.

Японский миноносец сбрасывал глубинные бомбы, но ни у кого не было времени об этом беспокоиться. «Поллак» уже и так пошла на самоубийственный шаг. Мы должны были ее остановить, в противном случае не имело бы значения, попадут глубинные бомбы в цель или нет.

– Продуть главный балласт!

Это только усугубило ситуацию. Воздух устремился в кормовую часть, облегчая корму и еще больше увеличивая угол.

Теперь уже никто на борту «Поллак» не мог стоять, не держась за что-нибудь. Моряки ухватились за люки, столы, рычаги. Некоторые не могли удержаться, и их ноги широко распластались в воздухе. Шум был ужасным. Оборудование в подлодке установлено с расчетом на оптимальный дифферент на нос, но теперь этот дифферент ушел за все мыслимые пределы. По всей лодке стоял грохот, точно начался летний гром, – это оборудование выскакивало из ячеек и падало.

Именно голос нашего инженер-лейтенанта Джо Фелпса внес долю здравомыслия в создавшуюся обстановку.

– Ради бога, командир, – крикнул Джо, – не пора ли всем перейти назад?

Вот она, эта старая аксиома, которую Левеллин и я забыли на мгновение: когда дифферент на нос становится слишком большим, экипажу перейти в конец и молиться.

– Электродвигатели – полный назад. Всем срочно в корму! – проревел командир.

Каким-то образом в неразберихе команда докатилась обратно до поста энергетики.

Показатель угла погружения уже давно ушел за максимальную величину 25 градусов. Насколько мы ее превысили, не знал никто, а в тот момент ни у кого не было времени на предположения. Если мы погрузимся еще глубже, «Поллак» лопнет, как проколотый футбольный мяч. Наша единственная надежда была на то, что обратный ход винтов постепенно замедлит наше падение.

И медленно, медленно они начали это делать. «Поллак» потеряла скорость. Дифферент начал выравниваться. Наши ноги стали увереннее чувствовать под собой опору. Наконец «Поллак» почти полностью остановилась.

Возникла новая чрезвычайная ситуация. Наши цистерны главного балласта были почти пустыми, продутые в тщетной попытке настолько облегчить «Поллак», чтобы замедлить ее погружение. Но теперь, когда погружение прекратилось, лодка стала слишком легкой. Бешеная гонка пошла в обратном направлении, и нас уносило вверх, прямо под японский эсминец.

Некоторое время мы думали, что будем разрезать воду, как рыба-парусник, но каким-то образом, заполняя цистерны и используя полную скорость, мы обуздали старую подлодку, и она нехотя остановилась под самой поверхностью, прямо под килем у миноносца.

Мы ушли на глубину, примерно на двести футов превышающую контрольную, на бешеной скорости и при неимоверном дифференте. Нам пришлось подниматься подобным же образом. После этого никто из нас не находил в себе сил, чтобы адекватным образом реагировать на миноносец. Мы избежали его глубинных бомб, оставаясь под водой до наступления дня. После этого мы всплыли, чтобы глотнуть воздуха, и вновь погрузились на весь день. Весь день мы слышали звук взрывов глубинных бомб, пока миноносец искал нас, но относились к этому философски. Если мы смогли выжить на такой древней лодке, как «Поллак», значит, мы слишком крепкий орешек для вражеских кораблей.

Как раз в тот день, когда мы, обессиленные, скрывались под водой, нам удалось определить, каким был дифферент в прошлую ночь. Это получилось потому, что кто-то обнаружил масло в своем кофе.

Посередине помещения столовой команды находится верхний вентилятор гидравлического привода с приваренным к нему маленьким каплеуловителем, подбирающим по каплям выступающее иногда масло. Напротив носовой переборки расположен ряд кофеварок «Силекс». Масло из каплеуловителя пролилось, попав в одну из кофеварок. На основании этого относительно несложным делом оказалось вычислить угол дифферента на нос. Мы устремлялись на глубину под углом 53 градуса.

Спустя неделю мы потопили еще одно грузовое судно и подверглись длительной и методичной глубинной бомбежке его эскортных кораблей, но на этот раз «Поллак» вела себя прилично, и мы почти не обратили на эту атаку внимания. К 12 сентября мы вернулись в Мидуэй на дозаправку, а еще через четыре дня прибыли в Пёрл. По пути туда у меня было в избытке времени для того, чтобы, пользуясь случаем и привилегией, взять на себя командование кораблем. Я часто играл с командиром в шахматы в его каюте, помещении размером с ванную комнату в пульмановском вагоне. Единственным освещением, которое он себе позволял, был тусклый красный свет. Мы играли черными и красными фигурами на красно-черной доске, и он, как капитан, имел право на выбор фигур. Он всегда выбирал черные. Никогда прежде не думал, насколько поразительно эффективной может быть маскировка.

Я вернулся в Пёрл в состоянии счастливого предвкушения, которого не следовало бы позволять себе ни одному военнослужащему. На этот раз после всех разочарований и отсрочек я знал, что поеду домой. Левеллии, возможно, попытается задержать меня на пару дней для того, чтобы подготовить к переводу, думал я, но мне не трудно будет отговорить его от этого. В конце концов, я же не задержал Гэса Вейнела более чем на пять минут, когда сменял его в должности. А после шести успешных походов, в каждом из которых происходили боевые контакты с противником, я чувствовал себя абсолютно неспособным уезжать на побывку не более чем на обычные две недели отдыха между выходами в море. Ни о чем другом, нежели немедленное откомандирование домой на строительство новой лодки, сказал я себе, не может быть и речи.