Читать книгу "Воспоминания командира батареи. Дивизионная артиллерия в годы Великой Отечественной войны. 1941-1945 - Иван Новохацкий"

Как-то утром, наблюдая в стереотрубу, я обнаружил пешую колонну немцев, которая спускалась по дороге в сторону села Требужены. Очевидно, к противнику подходило пополнение. Я быстро доложил в штаб дивизиона, а затем сориентировал командира дивизиона. Он быстро отыскал колонну противника. Одна батарея нашего дивизиона — 122-мм гаубиц — стояла на закрытых позициях. Местность была заранее пристреляна.

Батарея дала контрольный выстрел для проверки установок. Разрыв произошел недалеко от колонны, быстро была введена поправка, и батарея открыла беглый огонь по колонне. Мощные 122-мм снаряды в считаные минуты уничтожили колонну. Мы хорошо видели, как в страхе метались по полю и ближайшим кустам немцы, пытаясь укрыться от обстрела, но снаряды везде находили цель.

Поле и дорога были усеяны трупами, а те, кому удалось уцелеть, разбежались в разные стороны. Противник получил хороший урок и больше не осмеливался передвигаться в открытую, а я получил благодарность от командира дивизиона.

Наступил праздник 1 Мая. На фронте он ничем не отличался от обычных будней. Вот только наш старшина Буков, сам житель Молдавии, привез бочку вина. Кто хотел, подходил, черпал котелком вино и пил, как говорят, на здоровье. Кроме того, нам, как и обычно, вечером выдали по 100 граммов водки.

Бочка с вином, которую привез Буков, стояла на окраине сада, под деревом. Начальник разведки дивизиона Боря Андреев, выпив, сколько смог, вина, расстелил поблизости от бочки плащ-палатку и прилег на солнышко подремать. В это время командир орудия нашей батареи сержант Доценко и несколько человек из расчетов орудий шли на кухню за завтраком для огневых взводов. Кухня обычно подъезжала по лесной дороге и останавливалась в лесу, поблизости от наблюдательных пунктов. Туда и шли огневики.

Подошли к бочке, выпили вина. Доценко увидел, что у Андреева из кобуры вывалился пистолет, трофейный парабеллум. Доценко взял его в руки и случайно нажал на спусковой крючок. Прозвучал выстрел, пуля попала в спину Боре Андрееву на уровне груди. Борю без сознания увезли в госпиталь, где он, не приходя в себя, скончался. Я не видел всего этого, мне рассказали.

Какая нелепость! Почти три года он на фронте, участвовал в жестоких боях 1941 года, десантировался с парашютом в тыл врага в 1942 году, полгода воевал в тылу у противника, да и потом все время на передовой, — и такая трагическая случайность вырвала его из жизни.

Я тяжело переживал эту потерю. Мы были близкими друзьями, нередко в одном окопе коротали фронтовые будни, часто спали тут же, в траншее, под одной шинелью, подстелив другую. Я не находил себе места, надеялся, что он выживет, но потом узнал, что он скончался где-то в госпитале в городе Рыбница. Фронтовые условия не позволили даже проводить его в последний путь.

Прекрасный был человек, даже в тяжелейшей обстановке он не терял головы, никогда не унывал, как бы ни было трудно. Не имея родственников, Боря по переписке познакомился заочно с какой-то девушкой, часто рассказывал мне, какая она хорошая. Он и в глаза ее не видел, но переписка у них была очень теплая. Он мечтал после войны поехать к ней и жениться. Регулярно посылал ей свою получку. Она возмущалась, а он упрямо ежемесячно посылал переводы. Прекрасной души был человек. Я знал ее адрес и вынужден был сообщить печальную весть.

О его благородстве говорит и такой факт: придя на несколько минут в сознание, он попросил, чтобы Доценко не привлекали к ответственности, сказал, что не считает его виновным. Его просьбу впоследствии удовлетворили, и трибунал это дело не рассматривал.

Вскоре меня назначили начальником разведки дивизиона на место Бори Андреева. Работа мне была знакома, так что я быстро включился в нее.

Почти месяц мы простояли в обороне на этом рубеже. В июне дивизия была переведена на другой участок.

Полк, который поддерживал наш дивизион, занимал оборону по окраине города Оргеев. Небольшой и очень уютный городок районного масштаба. Население из города было эвакуировано, осталось только несколько человек, которые наблюдали за тем, чтобы не было грабежей из домов.

Батальон, с которым действовал наш дивизион, занимал оборону в плодовом саду на окраине города, за рекой Реут. Из города через мост дорога шла на Кишинев. Сразу за мостом слева шла возвышенность, на которой был расположен сад, очевидно колхозный. Слева находилось большое болото, не менее километра в ширину и более двух километров в длину.

Наш наблюдательный пункт находился во второй траншее, это примерно метров двести от переднего края. Траншея шла непосредственно по саду. Через бруствер в нее свисали ветки виноградных лоз. Здесь же, по другую сторону траншеи, росли абрикосовые деревья, яблони и прочие плодовые деревья. Траншея была вырыта в полный рост — 1,8 метра. От нее мы прокопали небольшой ход сообщения к ячейкам наблюдательного пункта. Ход сообщения и ячейки были перекрыты. Здесь же поблизости находился и наш блиндаж, в котором мы по очереди отдыхали.

Устроились неплохо, к тому же лето, тепло, даже душно, но из траншеи никуда не уйдешь — у нас же не было ни выходных, ни праздников, ни просто свободного времени. Сутки делились на работу и на сон. Все остальное время, кроме сна, было занято повседневной работой — наблюдением за противником.

Конечно, надоедало видеть изо дня в день одно и то же. Но война есть война. Иногда проходили ливневые дожди, и тогда наша траншея наполнялась водой до самых краев. Мы, как мыши, вынуждены были вылезать наверх, но противник в любой момент мог подстрелить, поэтому приходилось ложиться поперек траншеи, упираясь головой в бруствер, и в таком подвешенном состоянии находиться два-три часа, пока не уйдет вода. Блиндаж наш был ниже траншеи и глубже ее, поэтому после каждого дождя он был полон воды. Приходилось ночью спать в сыром блиндаже. Здесь я, как говорят, на своей шкуре узнал, что значит выражение «гнить в окопах «. По телу, особенно по ногам, пошли болячки. Когда я обратился к нашему доктору, он сказал, что эта болезнь называется окопная гниль.

В общем, мы гнили заживо, и никакие лекарства не помогали, да их попросту не было. Единственное лечение — раздевались и в траншее загорали, когда погода была солнечная. Болячки подсыхали и не так зудели, как сырые. Но все лето они давали о себе знать и потом на всю жизнь на ногах оставили свои следы.

Каждый день с раннего утра и до позднего вечера, а дежурные разведчики и всю ночь, занимаемся одной и той же, в общем-то нудной работой: ведем наблюдение, ищем цели — огневые точки противника, — засекаем их, определяем координаты, докладываем в штаб полка. Так что разведка — это вовсе не то, что думают о ней те, кто не искушен в военном деле. Не лихие наскоки и отчаянные операции, а терпеливая, подчас нудная и однообразная работа определяет результат разведки. Хотя, конечно, рейды и поиски имеют место в разведывательной деятельности, но они сравнительно редко проводятся и дают ограниченный результат.

Мои разведчики притащили из города большое зеркало — подобрали его где-то в полуразрушенном доме. Зеркало установили в траншее, там, где она разветвляется на две ячейки наблюдения. Траншея в этом месте перекрыта, и создается впечатление, что она продолжается дальше, и кто не знает, лбом ударяется в зеркало.