Читать книгу "Агент из Версаля - Владимир Бутенко"

Мурзы взволновались, послышались приглушенные голоса. Представитель мансурской фамилии Аслан-Али, одетый в медвежий бешмет, с длинным кинжалом на поясе, обратился к хану, сверкнув глазами:

– О, почтенный и великий наш владыка! Пусть не смущает тебя, что здесь не все из мурз, кто готов умереть за тебя. Непогода и снег на перевалах не позволил иным приехать в Бахчисарай. Но они выставят свои силы для борьбы с русскими! В назначенный тобою день приведут своих воинов… Да, есть среди людей нашей фамилии отщепенцы. Я не вижу здесь ни Касай-мурзы, ни его старшего брата бея, ни Селим-Шаха мурзу. Мне стыдно за них, клянусь Аллахом!

– Спасибо, Аслан-Али, за слова поддержки, – отозвался хан. – Рядом с тобой я вижу других мансурцев. И за это отплачу вам милостью! А с ширинскими мурзами, которые посчитали не обязательным явиться в ханский дворец, пути наши еще пересекутся…

Эфенди и улемы, присутствовавшие на совещании, члены Дивана предложили хану для того, чтобы успеть собрать войско и отсрочить продвижение захватчиков по Крымской земле, обратиться к Прозоровскому с отдельным посланием от правительственных чиновников.

– Оно уже подготовлено, – сообщил седобородый кадиаскер.

Девлет-Гирей, стянув с рук шерстяные рукавицы, нетерпеливо кивнул верховному судье. Тот, далеко отнеся руку с листом бумаги, стал читать суровым тоном, точно бы приговор.

– Светлейший князь! Двор Порты Оттоманской и двор Российский заключили между собою вечный мир, который со стороны Крымской области нимало не нарушен, и его всегда свято почитаем, но вы в противность оного, с толикою армиею, в Перекоп прибыли и далее внутрь фамилии здешнего народа приближаетесь, чем Крымскую область привели в великий страх.

– Надо ли так писать? – засомневался Девлет-Гирей, искривив губы.

– Это официальный документ, – пояснил брат-калга, Шабаз-Гирей. – Пусть знает, что вызывает у народа чувства неприятные.

Приняв молчание хана за согласие, верховный судья продолжил:

– Правда, что вы оный трактат также почитаете, однако ежели вы хотите договариваться с вашими приятелями, то, не вступая внутрь фамилии здешнего народа, остановитесь в Перекопе, откуда и чините с нами договоры, чего ради и письмо сие, для изъяснения написав, к вашему сиятельству посылаем… Далее – подписи наши.

Девлет-Гирей велел отправить гонца к Прозоровскому и распустил приглашенных. Остались с ним только брат-калга и перекопский каймакан. Тень легла на лицо хана. Вызов ширинских и мансурских мурз больно задел его самолюбие. Действовать самим, а не ждать, пока жалкая чернь сподобится взять в руки оружие, вынуждали обстоятельства.

– То, что люди неблагодарны, истина старая, – с презрением проговорил хан. – Слава Аллаху, что теперь мне известно, кто подлинные друзья. Их не так много. Год уходит. Уже начался декабрь. Поэтому, брат мой Шабаз, мы должны сами собирать войско, ездить по городам и селениям, встречаться с правоверными магометанами. Только убеждениями можно их привлечь к себе! И ежели наши посланники проворно доберутся до Константинополя, султан, чаю, не оставит нас один на один с общим врагом!

– На море сильное волнение. Да спасет Аллах наши суда! – тотчас ответил Шабаз-Гирей и вздохнул: – Сколько бы мы ни собирали людей, силы будут неравными. И при необходимости, если нас также предадут и другие мурзы, мы должны покинуть Крым.

Хан поднял голову и близко посмотрел брату в глаза.

– Не опережай событий. Ишак со вьюком должен идти сзади… Завтра мы отправимся с тобой в Ак-Мечеть, затем в Кезлев и в горные селения… А за старшего здесь останешься ты, Ор-бей султан. В мое отсутствие ни русским купцам, ни христианам притеснений не чинить. У Прозоровского нет формального повода воевать против нас. Его лисья хитрость мне понятна. Он явился сюда только для того, чтобы прикрыть или поддержать предателя Шагина. Вот в чем разгадка прихода русских! А вторая причина – Кабарда. Екатерина самовольно забирает принадлежащую нам территорию. Карасубазарский трактат, навязанный Сагиб-Гирею, мною отменен. Кабарда была и будет частью Крымского ханства, ибо она связана с нами вассальскими отношениями со времен Золотой Орды. Россия никогда не покорит Кавказ, принявший ислам. Мы поднимем знамя борьбы против неверных, и они отступятся! Поэтому необходимо срочно направить наших посланников к кабардинцам и другим народам, чтобы они начали общие военные действия против русских. Если загорится Кавказ, кафиры убегут оттуда, как жалкие шакалы. Тогда и султану Порты будет легче противостоять русским завоевателям. Поверьте мне, братья мои, что мы сокрушим эту сумасшедшую русскую немку!

К вечеру метель унялась, и Девлет-Гирей в окружении охранников сделал конную прогулку по заснеженному лесу. Дважды стрелял он из ружья в зайцев, и оба раза удачно. Затем уложил косулю. Морозец и везение, сопутствующее ему в этот день, вернули бодрость духа. Возвращаясь домой, он размышлял о странной несправедливости, преследующей людей. Вот он, хан по крови, много воевал, рисковал жизнью ради того, чтобы взойти на престол и, создав мощную армию, превратить Крым в могучую державу. Но это его стремление и великий замысел погрязли в междоусобных драчках и склоках татарских и ногайских мурз, в грызне невежественных и алчных дикарей. И стоит ли ради них лишаться жизни? Ради этих жалких людей, отвергших его при первой угрозе? У него теперь здесь, в Бахчисарае, есть жены и мальчики, и не лучше ли будет продолжать свой век на другой, более спокойной, земле? Золото и левки припасены на долгие годы. Он еще молод и сумеет дать русским бой! А в случае неуспеха, с помощью Аллаха, отплывет в сторону Константинополя…

2

Сон был краток и странен. Будто бы подошел он к покоям «любимой голубушки», а из-за закрытой двери доносятся смех и нежные восклицания. Обезумевший от ревности, он стал выламывать дверь ударами сапог, схватился за ручку и – она вдруг оторвалась. С жутким ускорением полетел он вниз, по лестнице, переворачиваясь и ушибаясь, крича в пустое пространство…

Потемкин проснулся с головной болью. В его опочивальне, жарко натопленной с вечера, пахло морозной свежестью. В щель между бархатными портьерами прорезывался лунный свет, и он, проследив его траекторию, увидел на спинке кресла тонкий прямой луч, похожий на лезвие кинжала. И вспомнил невольно, что днями вместо заболевшего князя Прозоровского в командование Крымским корпусом вступит другой его боевой сослуживец – Александр Васильевич Суворов. И начнется наступление на Бахчисарай ногайско-абазинского отряда Шагин-Гирея. Январская стужа, конечно, не лучшее время для боевых действий, но медлить было недопустимо. Сместить ставленника Турции с ханского престола необходимо было до того, как султан замирится с Ираном…

Не любя бодрствовать в постели, Потемкин поднялся, несмотря на предутреннее время, зажег от огонька ночника-кенкеты свечу и перенес огонь на канделябр, стоящий на рабочем столе. В каждом его кабинете имелись столы, оснащенные письменными принадлежностями. Вспомнилось, что с вечера остались непросмотренные бумаги, подготовленные адъютантами. Он придвинул кресло, удобно устроился в нем и взял сафьяновую папку. Из штаба фельдмаршала Румянцева поступили рапорты первой половины января наступившего года, в котором сошлись три семерки. Он посмотрел на календарь и долго не отводил взгляда. «Действительно, необычное сочетание. 1777. Что он принесет нам? Не разочтешь по дням и не угадаешь. Даст Христос, будем здоровы, и не коснутся лишения Отчизны нашей».