Читать книгу "Карточный домик - Майкл Доббс"

Затем он встал, заканчивая разговор.

– Мои парни из Особого отдела постоянно говорят, что и у стен есть уши. Я рад, что рядом находится именно твое бунгало! – воскликнул Уолтон, игриво и несколько фамильярно похлопав Уркхарта по спине, когда тот подошел, чтобы забрать свой красный ящик.

– Сегодня я устраиваю прием, Патрик, – напомнил его гость. – Ты ведь не забудешь о нем?

– Конечно. Я обожаю твои вечеринки. К тому же с моей стороны будет невежливо отказаться от твоего шампанс-кого.

– Значит, встретимся через несколько часов, – ответил Фрэнсис Юэн, поднимая красный ящик.

Закрыв за гостем дверь, Уолтон налил себе еще виски. Он решил не ходить на дневные дебаты, а вместо них принять ванну и немного поспать, чтобы подготовиться к напряженному вечеру. Размышляя о разговоре с Уркхартом, министр вдруг начал сомневаться – неужели алкоголь притупил его восприятие? Патрик попытался вспомнить, как именно Фрэнсис сформулировал свое негативное отношение к Коллинриджу, и не смог.

«Ловкий ублюдок. Предоставил говорить мне, а сам помалкивал», – подумал он.

Патрик Уолтон сидел и размышлял о том, не был ли он слишком откровенен со своим гостем, и в результате не заметил, что Уркхарт унес не тот красный ящик.

* * *

С того самого момента, как сразу после ланча Мэтти отправила в редакцию статью, посвященную шокирующим результатам опроса общественного мнения, она пребывала в превосходном настроении и большую часть времени размышляла о том, что перед нею медленно открываются новые двери. Женщина недавно отпраздновала первую годовщину своей работы в «Телеграф», и ее способности уже оценили по достоинству. И хотя она была одним из самых молодых сотрудников газеты, ее статьи регулярно появлялись на первой полосе – и более того, она отлично знала, что это очень хорошие статьи. Еще год в том же духе – и она сделает следующий шаг, станет помощником редактора или получит больше свободы, чтобы писать серьезные аналитические статьи, а не обычную ежедневную халтуру.

Конечно, сегодня ей было не на что жаловаться. Только война сможет помешать выйти статье, которую она только что отправила в издательство. А потом изложенная в ней информация появится под кричащими заголовками на первых полосах множества других изданий. Это была мощная история о том, что правительство блуждает во мраке; она была отлично написана и обязательно должна была привлечь внимание других редакторов и издателей.

Однако этого было недостаточно. Несмотря на свои успехи, Сторин начала понимать, что ей чего-то не хватает. Ее карьера шла в гору, но она чувствовала пустоту, наносившую ей удар всякий раз, когда женщина уходила с работы, и становившуюся сильнее, когда она входила в дверь своей холодной, безмолвной квартиры. Где-то в самой глубине души журналистка ощущала глубокую яму, наполнявшуюся болью, которую, как ей казалось, она оставила в Йоркшире.

Проклятые мужчины! И почему они не могут оставить ее в покое? Впрочем, Мэтти знала, что ей некого винить – у нее были и другие нужды, не только профессиональное тщеславие; нужды, которые ей становилось все труднее игнорировать.

Не могла она оставить без внимания и срочную просьбу позвонить в редакцию, которую получила почти в пять часов. Сторин только что закончила беседу за чаем на террасе с министром внутренних дел – ему хотелось, чтобы «Телеграф» прорекламировал его выступление, запланированное на следующий день. К тому же он предпочитал часовую встречу с молодой блондинкой слушанию бесконечных речей других политиков.

В вестибюле отеля было много народа – участники конференции покидали зал, чтобы отдохнуть и перекусить, – но Мэтти умудрилась найти свободную телефонную кабинку и решила не обращать внимания на шум. Когда ей удалось дозвониться, секретарша Престона объяснила, что он сейчас разговаривает по другой линии, и соединила ее с его заместителем Джоном Краевски, добрым великаном, с которым Сторин начала встречаться в долгие летние месяцы. Их объединяла любовь к хорошим винам и тот факт, что его отец, как и дед Мэтти, были беженцами из Европы. Женщина тепло поздоровалась с ним, но в его голосе прозвучали ледяные интонации:

– Привет, Мэтти. Послушай… Да пропади оно все пропадом, я не собираюсь прятать правду за кучами дерьма! Мы не будем – он не будет – публиковать твой материал. Мне очень жаль.

Наступило долгое молчание. Журналистка была настолько ошеломлена, что начала сомневаться, правильно ли она поняла Джона. Она крутила его слова так и этак, но результат получался одним и тем же.

– Что ты имеешь в виду? – заговорила она наконец. – Почему мой материал не пойдет?

– То, что я сказал, Мэтти. Его не напечатают. – Очевидно, Краевски нелегко давался этот разговор. – Послушай, я сожалею, но сейчас не могу рассказать тебе подробности, потому что Грев взял все под свой личный контроль – я к твоему материалу даже не притронулся, уж поверь мне… однако, похоже, история настолько сенсационна, что наш уважаемый редактор решил не печатать ее, пока полностью не убедится в истинности твоих сведений. Грев говорит, что мы всегда поддерживали правительство, и он не собирается выбрасывать в окно редакторскую политику на основании анонимного листка бумаги. Мы должны иметь абсолютную уверенность, прежде чем сделать такой шаг, а этой уверенности у нас нет – мы не знаем, кто подбросил нам информацию.

– Боже мой, какое значение имеет источник? Человек, приславший мне результаты опроса, не стал бы так поступать, если б знал, что его имя станет известно всему миру! – запротестовала Сторин. – В данном случае важно только одно: правдива ли информация из опроса – и тут я получила вполне надежное подтверждение.

– Послушай, я знаю, что ты сейчас чувствуешь, Мэтти, и мне очень хотелось бы оказаться за миллион миль отсюда. Даю тебе честное слово, я спорил с Гревом изо всех сил, защищая твой материал, но он принял окончательное решение и упрямо стоит на своем. Статья не пойдет в номер.

Сторин отчаянно хотелось громко и пронзительно закричать. Внезапно она пожалела, что звонит из шумного вестибюля, где ее мог услышать кто-нибудь из конкурентов-репортеров, и она не имела возможности приводить свои доводы, да еще теми словами, которые рвались наружу. В конце концов, вокруг было полно женщин из избирательных округов!

– Дай мне поговорить с Гревом, – попросила журналистка.

– Извини. Он разговаривает по телефону.

– Я подожду.

– Честно говоря, – смущенно признался Краевски, – он будет занят очень долго. И он настоял на том, что именно я должен все тебе объяснить. Я знаю, он хочет с тобой поговорить, Мэтти, но завтра. Сегодня его совершенно бесполезно пытаться переубедить.

– Значит, он не станет публиковать статью, у него кишка тонка самому мне про это сказать, и он предоставил тебе сделать за него грязную работу! – презрительно бросила корреспондентка. – На какую газету мы работаем, Джонни?

Она слышала, как заместитель редактора откашлялся, пытаясь подобрать подходящие слова. Краевски понимал, что Мэтти глубоко возмущена не только из-за статьи, но еще и потому, что Престон использовал его в качестве буфера. Он спрашивал себя, не следовало ли ему сражаться за нее сильнее, но за последние недели почти все его мысли были об очевидной, пусть и не принесшей ему никаких плодов сексуальности Сторин, и он уже не был уверен в своей объективности.