Читать книгу "Огненные письмена - Маркус Сэйки"

– Кстати, – сказал он, – спасибо, что доставила сюда Сорена. Вряд ли это было легко.

– Ну, он не навязывал мне свое общество. Последние два дня провел в багажнике машины. – Она улыбнулась своей полуулыбкой. – Ты и вправду думаешь, что от него будет польза?

– Уверен.

– Джон его лучший друг. Легко он его не отдаст. Ты собираешься…

– Похоже, выбор у меня невелик. Наступает тот момент, к которому Смит и подводил мир. Я все еще не знаю почему, но уверен: он не начинает битву, если не может ее выиграть.

– А что ты можешь предложить Сорену? Морковку вместо палки?

– Например?

Она подошла к окну. На ветру снежинки гонялись друг за дружкой.

– Ты мог бы поговорить с Самантой.

– С кем?

Имя показалось ему смутно знакомым.

– Только не говори, что не помнишь ее.

«Почему ты смотришь на меня таким… ах да».

Он вспомнил. Подружка Шеннон. Кожа цвета сливок, золотые нити волос и вызывающая сексапильность. У нее был первый уровень, и принадлежала она к чтецам, хотя и особой специализации – с извращенной склонностью: умением читать желания с последующей их стимуляцией.

– Она знает Сорена?

– С древних времен. Они вместе учились в Хоксдаунской академии. – Шеннон поморщилась. – Странные между ними отношения.

«Ты шутишь».

Он видел Саманту только раз, но сразу же понял, что пристрастие к спиртному – меньший из ее пороков. Сочетание ее дара и ее прошлого (в тринадцать лет ее соблазнил наставник академии, а впоследствии сделал проституткой) обусловило ее нынешнее положение: она постаралась изъять себя из обращения, в чем и преуспела.

И конечно, анормальному, который каждую секунду проживал за одиннадцать, требовалась именно такая женщина. Для нее сила его чувства к ней стала настоящим героином. А ее умение чувствовать его потребности и не требовать от него всех тех социальных условностей, на которые он был неспособен, видимо, делало ее уникальной среди женщин.

– Ты можешь себе представить, как он воспринимает мир? – продолжала Шеннон. – Он не может разговаривать. Не может смотреть кино. Если он напьется, то похмелье длится целую неделю. Черт побери, секс, вероятно, единственное, что ему доступно. В особенности с Самантой.

– Она его любит?

– Почти так же, как Джона, – кивнула Шеннон.

– Так.

У Купера возникла мысль о том, как можно сыграть на чувствах Саманты, убедить, что она может спасти Сорена. Но он забыл, что Смит – та нить, которая их соединяет. Именно Смит убил ее наставника и сутенера. Она его ни за что не предаст.

– И что ты собираешься делать?

– Не знаю, – вздохнул Купер. – Я сегодня видел Милли. Помнишь ее?

– Маленькая девочка с зелеными волосами.

– Теперь они фиолетовые. Она мне сказала, что не может читать Сорена – его восприятие времени не позволяет ей пользоваться ее даром. Я думал, может, его реакции изменятся под воздействием стресса, но нет. И она вместо того, чтобы читать Сорена, стала читать меня.

– Бедняжка. Он скорчил ей гримасу:

– Вообще-то, она сказала, что я целомудренный.

– Она не знает тебя так, как знаю я.

– Ха-ха. Мы с ней потом разговаривали, и я сказал глупость: Сорен, мол, фрик, его дар уничтожил его, сделал изгоем. Не успел я закрыть рот, как понял, что то же самое можно сказать и о ней.

– И она, конечно, прочла твою мысль, – поморщилась Шеннон.

– Да. Я ее жалею. На нее ложится слишком большая нагрузка. Она пытается как-то компенсировать стресс, прячется за своими волосами и видеоиграми, но…

Мысль вдруг осенила его, почти как удар молнии. У него в голове возникло четкое представление об одной идее, этакое отстранение от мира, чтобы исследовать его со стороны.

Возможно ли такое?

Похоже, Милли считала, что возможно. И он же находился в НЗО, самом технологически продвинутом месте на планете, в закрытом обществе, где сверходаренные работали, получая огромные гранты и почти без ограничений. Здесь его воскресили из мертвых.

– Купер? – Шеннон смотрела на него с беспокойным любопытством. – Ты не заболел?

Он взял стакан с бурбоном, осушил его, почти не ощущая вкуса, и взглянул на нее:

– Морковка.

Журнал «Тайм»

10 вопросов Шерману Ванмитеру

Доктор Шерман Ванмитер сделал карьеру, популяризируя самые заумные области научных исследований на доступном – чтобы не сказать «изысканном» – языке.

Вы писали книги обо всем, начиная с астрофизики и кончая зоологией. Как вам удалось постичь столько самых разных областей знаний?

Существует мнение, что научные дисциплины суть разные континенты, тогда как на самом деле наука – универсальный паспорт. Наука – это исследование и критическое мышление, а не зазубривание. Вопросительный знак, а не точка.

Вы можете привести что-нибудь в качестве примера?

Конечно. Дети узнают о Солнечной системе, запоминая названия планет. Вот вам точка. Бесполезная с научной точки зрения, потому что названия ничего не значат. Вместо точки нужно было поставить вопросительный знак: «Имеются сотни тысяч довольно крупных космических тел, вращающихся вокруг Солнца. Какие из них можно назвать неординарными? Есть ли между ними сходства? О чем они говорят?»

Но как вы учите детей постигать такие сложные вещи?

Их нужно учить постигать способ мышления. Ответов нет, есть только вопросы, которые формируют ваше понимание и, в свою очередь, порождают новые вопросы.

Это больше похоже на мистику, чем на науку. Где вы проводите границу?

Вот она как раз и определяется критическим мышлением.

Я могу понять, как это применить к систематизации объектов Солнечной системы. Но как быть с более абстрактными вопросами?

Такой подход распространяется и на них. Возьмите для примера любовь. Художник скажет вам, что любовь – таинственная сила. Священники назовут ее проявлением божественного начала. А биохимики, напротив, скажут вам, что любовь представляет собой петлю обратной связи дофамина, тестостерона, фенилэтиламина, норэпинэфрина. Различие состоит в том, что мы можем предъявить результаты нашей работы.

Значит, вы не романтик?

Мы такие, какими нас сделала эволюция. А в сущности, эволюция представляет собой создание все более эффективных машин для убийства.

А не точнее ли сказать «машин для выживания»?

Они идут рука об руку. Но первичнее – убийство, без него в выживании нет нужды.