Читать книгу "За секунду до взрыва - Екатерина Польгуева"

Меня сбросило со стула, как взрывной волной. Банка сгущенки отлетела в сторону, выплеснув остатки. Все это я видела краем глаза, как в замедленной съемке. Но ничего уже не имело значения. Во весь экран – лицо генерала Третьякова, такое знакомое по плакатам, газетам и телепередачам. И не только по ним, да, не только…

Длинное, немного лошадиное лицо, глаза с желтой искрой, кривоватые зубы, обнажившиеся в усмешке, довольно длинные для военного волосы – рыжие, и над виском – бесцветная белая прядь. Может быть, просто седина, генерал ведь уже не молод. Но «элементарная логика» (чуть-чуть слишком мягкое «л», немного слишком отчетливое «о») подсказывала совсем иное.

Не помню, как схватила куртку и выскочила из дома, слышала, как что-то кричала мама, но я уже не разбирала ее слов. Ослепительно холодное зимнее солнце, хрустящий снег, слишком медленный трамвай. Бастионный мостик через канал, я поскользнулась на его крутой заледенелой спине, упала, вскочила, побежала дальше. Там, вдалеке ярко-красные черепичные крыши домов Старого города, почти невидимые на солнце тонкие башни. Да и что увидишь сквозь соленые, обжигающие и моментально стынущие на щеках слезы. Я плачу? Нет, я не плачу, от ярости люди не плачут, это просто солнце режет глаза.

Гимназический парк, под ногой ломается еловая ветка, снова падаю, встаю, бегу.

– Марта, Марта, куда так спешишь? – кричит кто-то в спину.

Не откликаюсь.

Значит, все неправда, все – ложь, одна сплошная черная ложь, без просвета. Господи, как я раньше не догадалась! Зачем он водил меня в Заозерье? На каток? Как бы не так! Он говорил, что ходит в Заозерье каждый месяц. Зачем? Могли бы убить, но отвезли в Штаб. Я замерла, точнее больше не переставляла ноги, но вихрь и ледяная дорожка парка тащили меня вперед еще метров двадцать. «А пятого января штаб разбомбили. Элементарная логика подсказывает!»

Звонок на перемену еще не прозвенел. А ребят из нашего класса видно не было: кто-то гулял в парке, кто-то еще не пришел. Коридор третьего этажа был абсолютно пуст, только на подоконнике сидел Дед собственной персоной, читал книжку. Спокойный такой, невозмутимый. Будто ничего не случилось. Хотя да, у него-то как раз ничего не случилось, вот, даже заранее явился, хотя частенько опаздывал. Я подошла неслышно и только тут сообразила, что сумка с учебниками и тетрадями осталась дома. Да и зачем они мне сегодня, учебники!

Дед, видимо, все же услышал мои шаги. Оторвался от книжки, улыбнулся, потом удивленно вскинул брови – видок у меня, наверняка, был тот еще. Но спросить ничего не успел. Я ударила его кулаком – в челюсть, в нос, не знаю, рука съехала, удар получился несильным, скользящим. Дед оторопело отшатнулся, однако опять не успел ничего сказать. Сказала я:

– Так значит, «беженец из Синереченска Александр Извид». Зовут-то тебя хотя бы Александр? Элементарная логика подсказывает, что как-то иначе.

Он сразу все понял, закусил губы. И теперь ошибиться было просто невозможно: передо мной стоял Третьяков-младший, сын военного преступника, главнокомандующего сепаратистской армией РОСТ Родиона Третьякова.

– Марта, ты не думай… Меня и правда – Александр, Санька… Только давай здесь не будем об этом. Пойдем на улицу, в парк, до урока еще есть время.

Но, как оказалось через долю секунды, времени у нас уже не осталось. Потом мы несколько раз обсуждали, видел ли Черный Иосиф разыгравшуюся между нами сцену. И приходили к выводу, что нет. Да и в любом случае это уже не играло никакой роли. Как выяснилось, он давно следил за Дедом и еще в конце прошлого года нашел доказательства, что тот – сын Родиона Третьякова. И просто ждал подходящего случая. Этот январский день, когда директора Силика не было в школе и на хозяйстве находился один Помойка, показался ему вполне подходящим. И все же нет-нет да и подкатит горькая мысль, что это я выдала Деда. И себя тоже.

– Вот и попались, выродки собачьи, – негромко сказал он, схватив нас и впрямь как щенков своими железными руками.

Через минуту мы были уже заперты в глухой кладовке, в полуподвале. Кричи – не кричи, никто не услышит. Дергаться и кричать надо было раньше, когда он тащил нас вниз по лестнице. Но от неожиданности и меня, и Деда будто парализовало. И как назло, ни единого человека на этой чертовой лестнице: некому было даже поинтересоваться, что такое натворили обычно вовсе не хулиганистые семиклассники Даба и Извид.

Правда в конуре с пыльными щетками и какими-то древними инструментами мы все же попытались позвать на помощь, постучали в толстенную запертую дверь, в не менее толстые стены. Потом притихли, растянувшись на полу. В тишине и полумраке кладовки ощущение горечи и предательства вновь вернулось. И чувство это было сильнее и важнее мысли: что же теперь с нами будет. Я уткнулась носом в пыльную тряпку и заплакала.

Молчали мы довольно долго. Я тихо плакала. Первым заговорил Дед:

– Марта, ты, может, и не хочешь меня слушать. Но все же послушай, ладно? Я скажу самое главное. А верить или не верить… В общем, я скажу правду, а ты сама уже решай.

От такой наглости я даже перестала плакать:

– Правду? Ты?

– Да, я понимаю, ты сейчас думаешь, что все вокруг меня – одна сплошная ложь. Но на самом деле, это не так. Да, моя фамилия не Извид, а Третьяков, и отец мой не погиб, он – тот самый Родион Третьяков. А приехали мы с мамой не из Синереченска, а из Райана. Но все остальное правда.

– Если уж у нас сегодня день правдолюбцев, – сказала я, стараясь, чтобы голос мой был не хриплым от слез, а наполненным презрением, – так расскажи, зачем вы вообще приехали в Город?

– Не для того, о чем ты думаешь, – вздохнул Дед. Будто он знал, о чем я думаю. Но, как оказалось, он знал. – Нет никаких наводчиков с мобильными телефонами. И русских снайперов в центре Города тоже. На позициях, на линии соприкосновения, – там, конечно: и ваши, и наши. А здесь – зачем? Отец говорит, что сейчас не Вторая мировая. Где что находится, может по спутниковым картам в интернете каждый школьник определить. А что по-настоящему спрятано, пацан вроде меня или Витальки, которого в трамвае застрелили, не отыщет.

Какой еще Виталька? Наверное, так звали того мальчишку, убитого Белоглазым. Значит, Дед его знал? Но спросила я о другом:

– И ты всегда веришь тому, что говорит твой отец? К тому же ты так и не ответил, что вы делали в Городе.

– Всегда или не всегда, но мне отец никогда еще не врал. А в Городе мы налаживали связи с разными людьми, которым не нравится, что происходит в нашей стране. Отец сказал, что не может посылать на такое опасное дело чужих людей, а свою семью прятать. К тому же язык… Для мамы государственный – родной, а я одинаково хорошо на обоих разговариваю. И знаешь что? Я не хотел сюда. Я хотел воевать: стрелять – и убивать, убивать, убивать этих сволочей, – лица Деда я в полумраке не видела, но голос его стал страшным.