Читать книгу "Незнакомцы в поезде - Патриция Хайсмит"

Бруно прислал ему бумажник из крокодиловой кожи с золотыми уголками и монограммой «ГДХ» внутри. В приложенной записке говорилось: «По-моему, эта вещица в твоем стиле. Пожалуйста, не надо все усложнять. Ты мне очень дорог. Всегда твой, Бруно». Гай занес руку, чтобы швырнуть бумажник в урну, но вместо этого сунул его в карман. Он не мог выбросить красивую вещь и решил, что найдет ей какое-нибудь применение.

Тем же утром Гай отклонил приглашение выступить на радио. Он был не в состоянии работать. Зачем вообще приходить в офис? Он бы с большим удовольствием пил целыми днями и ночами — особенно ночами. Погрузившись в раздумья, Гай вертел перед собой сложенный циркуль. Тим О’Флаэрти из Чикаго однажды сказал, что у него руки как у капуцина. Они с Тимом сидели в его полуподвальной квартирке, ели спагетти и вели беседы о Ле Корбюзье и роли красноречия в карьере архитектора. Получалось, что красноречие естественным образом присуще людям, выбирающим эту профессию, и немудрено, ведь очень многое в ней зависит от способности убедить заказчика принять идею. Тогда Гаю все было по плечу. Пусть Мириам высасывала из него соки, но впереди ждала чистая борьба, вселяющая силы, и, несмотря на трудности, он знал, что поступает правильно.

Гай вертел и вертел на столе циркуль, пока не сообразил, что это может раздражать Майерса.

— Смотри на жизнь легче, — добродушно посоветовал Майерс.

— Дело не в том, как я смотрю на жизнь, а в том, сдамся я или нет, — отрезал Гай с убийственным спокойствием и, не в силах остановиться, добавил: — Благодарю, я не нуждаюсь в советах.

— Послушай…

Долговязый Майерс встал, безмятежно улыбаясь. Но выйти из-за стола не успел. Гай уже схватил пальто с вешалки.

— Я прошу прощения. Давай забудем, ладно?

— Да знаю я, что с тобой творится. Нервничать перед свадьбой — обычное дело, я сам через это прошел. Не пойти ли нам выпить?

Фамильярность Майерса неожиданно задела Гая за живое. Ему было невыносимо видеть спокойное и пустое лицо Майерса, слушать его банальности.

— Спасибо, честное слово, не хочется, — ответил Гай и аккуратно прикрыл за собой дверь.

23

До боли в глазах он всматривался в ряд особняков на другой стороне улицы. Как будто померещился Бруно… В сумерках не разглядеть. Бруно только что стоял у черных железных ворот, а теперь там никого не было. Гай развернулся и взбежал по ступенькам в свой дом. Он взял билеты на оперу Верди, Анна будет ожидать его у театра в половине девятого. Ему не хотелось сегодня видеть Анну, не хотелось ее попыток приободрить его, не хотелось утомительно притворяться веселым. В довершение всего ему совсем не хотелось слушать Верди. Зачем он вообще взял эти билеты, что на него нашло? Он думал порадовать Анну, но ей эта опера тоже вряд ли понравится, зачем же он ведет ее туда, куда они оба идти не хотят?

Миссис Маккосленд передала ему номер телефона, по которому его просили перезвонить. Вроде это был номер одной из Анниных тетушек. Может, ему повезет и Анна окажется сегодня занята?

И действительно, в трубке зазвучал ее извиняющийся голос:

— Гай, я не успею приехать. Тетя Жюли очень хочет познакомить меня с какими-то друзьями, а они придут только после ужина.

— Ничего.

— Я никак не смогу увильнуть.

— Ничего страшного.

— Прости. Мы ведь с тобой не виделись с прошлой субботы.

Гай прикусил кончик языка. Анна вызывала у него настоящее отторжение — своей назойливостью, непрошеной заботой, даже чистым, нежным голосом, который прежде сладко обволакивал его, как объятия. Неужели он больше ее не любит?

— А может, позовешь в оперу миссис Маккосленд? Она наверняка обрадуется?

— Мне вообще не хочется идти.

— А писем больше не было?

— Нет.

Она уже в третий раз спрашивает!

— Я люблю тебя. Не забывай об этом, ладно?

— Ладно.

Повесив трубку, Гай ретировался к себе. Снял пальто, принял душ, причесался, обнаружил, что ему совершенно нечего делать, и тут же заскучал по Анне. Ужасно заскучал. И как ему в голову могло прийти, что он не хочет ее видеть? Гай обшарил карманы в поисках бумажки с номером, сбежал вниз по лестнице, поискал на полу у телефона. Бумажка исчезла, словно кто-то нарочно стащил ее. Он вгляделся в матовое стекло входной двери. Бруно, наверняка это сделал Бруно.

Ничего, Гай сейчас позвонит Фолкнерам и узнает номер. Он встретится с Анной, проведет с ней вечер, даже если для этого придется терпеть общество тетушки Жюли. Шли длинные гудки, в доме на Лонг-Айленде никто не подходил к телефону. Гай посмотрел бы в справочнике, но фамилия тетушки вылетела у него из головы.

В комнате царила осязаемая, напряженная тишина. Гай взглянул на невысокие книжные полки, которые сам соорудил вдоль стен, на плющ в горшке, который дала ему миссис Маккосленд, на красное бархатное кресло у торшера, на висящий над кроватью собственный черно-белый набросок под названием «Воображаемый зверинец», на занавески из грубого полотна, прикрывающие вход в маленькую кухню. Почти нехотя встал и распахнул их. Его не покидало ощущение, что в комнате кто-то есть, хотя оно не внушало ему никакого страха. Он сел, раскрыл газету…

Недолгое время спустя он уже пил в баре второй мартини, убедив себя, что надо поспать, даже если ради этого придется пить в одиночку. Затем прогулялся до Таймс-Сквер, зашел в парикмахерскую, по пути домой купил молока и бульварных газет. Решил, что напишет письмо матери, выпьет молока, почитает газеты и ляжет спать. Может, даже найдет номер Анны на полу… Однако номера не было.

В третьем часу Гай встал с постели и стал бродить по комнате. Он проголодался, но не хотел даже смотреть на еду. Хотя на прошлой неделе он как-то открыл среди ночи банку сардин и съел их прямо с ножа. Под покровом тьмы самое время дать волю животному началу, стать ближе к своей природе. Гай наугад взял с книжной полки альбом и пролистал страницы. Его первый нью-йоркский альбом. Гаю тогда было двадцать два, и он рисовал все подряд — небоскреб компании «Крайслер», психиатрическую клинику Пэйна Уитни, баржи на Ист-Ривер, рабочих с буровыми молотками. Была там серия набросков здания «Радио-сити» с заметками на полях, собственные варианты его улучшения и даже полной перестройки. Гай быстро захлопнул альбом — идеи были очень хороши, и он сомневался, что сейчас способен создать что-то подобное. «Пальмира» была последним всплеском счастливой, плодородной энергии юности. Грудь больно сжало от сдерживаемых рыданий. Эта боль была ему знакома, она нередко мучила его в первые годы после расставания с Мириам. Гай прилег, чтобы предотвратить очередной спазм.

Проснулся он, почувствовав в темноте присутствие Бруно, хотя тот не издал ни звука. От неожиданности Гай вздрогнул, но ничуть не удивился. Скорее даже обрадовался — как и предполагал минувшими ночами. Неужели в самом деле Бруно? Да. Вон там, у письменного стола, тлеет кончик сигареты.