Читать книгу "Красный монарх: Сталин и война - Саймон Себаг-Монтефиоре"

Его кабинет находился в специально сооруженном помещении, отделенном от тоннеля листами фанеры. Большинство секретарей и помощников спали в самых обычных вагонах, стоящих на станции. Генеральный штаб расположился на Белорусской. Штаб-квартира Сталина разделялась на отсеки мебелью. Когда проходили поезда, бумаги разлетались от сквозняка и их приходилось прикреплять к столам кнопками.

На рассвете Сталин, пошатываясь от усталости, отправлялся спать. Власик со своими людьми сторожил это хрупкое убежище. Скорее всего, охрана спала тут же, за дверями, как средневековые рыцари, охраняющие сюзерена.

В эти дни Сталин много работал с сотрудником Генштаба полковником Сергеем Штеменко, обаятельным тридцатичетырехлетним казаком с блестящими черными усами. Иногда они даже вместе спали на матрацах, укрывшись шинелями.

Трудно представить, чтобы какой-нибудь другой главнокомандующий жил в подобных условиях. Но Сталин привык к спартанской жизни еще в дни революционной молодости и поэтому сейчас почти не замечал неудобств.

* * *

17 октября Щербаков выступил по радио и призвал москвичей к порядку и спокойствию. Его речь не возымела эффекта. Московские улицы по-прежнему кишели дезертирами, ворами и беженцами. Горожане складывали добычу на тележки и развозили по домам. Сталин все еще не знал, что лучше сделать – оставлять столицу или защищать. Решение, судя по всему, было принято поздно вечером 18 октября. Генерал авиации Голованов вспоминал, что Верховный был подавлен и находился в нерешительности.

– Что делать? Что же делать? – повторял он.

В самый судьбоносный момент своей карьеры Иосиф Виссарионович обсуждал этот вопрос с военными и комиссарами, с охранниками и прислугой и, конечно, искал ответ в любимых исторических книгах. Он читал изданную в 1941 году биографию Михаила Кутузова. Сто с лишним лет назад фельдмаршал Кутузов оставил Москву. «До последней минуты никто не знал, что намерен предпринять Кутузов» – эту фразу вождь жирно подчеркнул.

Наверху, в кремлевской квартире, как всегда веселая и жизнерадостная Валечка в неизменном белом фартуке ловко накрывала ужин для Сталина и его соратников. За столом обсуждалась одна тема – как быть с Москвой? Некоторые из гостей активно поддерживали эвакуацию. Вдруг Сталин рассеянно посмотрел на женщину, с лица которой никогда не сходила улыбка, и неожиданно спросил:

– Валентина Васильевна, а вы готовы покинуть Москву?

– Товарищ Сталин, Москва – наша Родина, наш дом, – быстро ответила она. – А Родину и дом нужно защищать.

– Вот что думают об этом простые москвичи! – торжествующе сказал Сталин членам политбюро.

Светлана тоже возражала против сдачи Москвы. «Дорогой папа, моя самая большая радость, здравствуй! – писала она из Куйбышева. – Папа, почему немцы все время наступают и наступают? Когда же они, наконец, получат по шее? Они это давно заслужили. Мы не можем сдать им все наши промышленные города».

Сталин позвонил Жукову.

– Вы уверены, что мы удержим Москву? – поинтересовался он. – Я спрашиваю вас об этом с болью в душе. Говорите честно, как коммунист!

Георгий Жуков ответил, что Москву можно удержать.

– Это неплохо, что у вас такая уверенность. Вы меня утешили.

Сталин приказал охране отвезти его на дачу в Семеновском, которое находилось дальше от линии фронта, чем Кунцево. Берия сказал, что она тоже заминирована. Но Сталин не хотел ничего слушать и упрямо настаивал на поездке. Приехав на дачу, он увидел, что комендант складывает последние вещи.

– Что это здесь за сборы? – спросил вождь.

– Готовимся к эвакуации в Куйбышев, товарищ Сталин.

Вождь приказал комендантам дач прекратить все сборы.

– Никакой эвакуации, – спокойно, но твердо сказал он. – Мы останемся здесь до победы.

Вернувшись в Кремль, он собрал охранников и сказал:

– Я не покину Москву. Вы останетесь здесь со мной.

Он приказал Кагановичу убрать специальный поезд. Сталинская система позволяла его соратникам, которые колебались между пораженческими настроениями и желанием бросить вызов, проводить собственную политику. Правда, продолжалось это зачастую недолго, пока Сталин не начинал говорить. Любая его мысль, любое желание становились законом.

Вечером 18 октября за окнами моросил осенний дождь. В кабинете Берии собрались те, кто отвечал за оборону столицы. «Грузин попытался убедить нас, что Москву следует сдать», – написал позже один из участников того совещания. Главный чекист считал, что следует отступить за Волгу. «Чем мы собираемся защищать Москву? – воскликнул он. – У нас ничего нет… Они нас всех здесь передушат». Георгий Маленков согласился с Берией. Молотов возражал, хотя и не очень энергично. Остальные молчали.

Алкоголик Щербаков, хозяйничавший в Москве, тоже хотел отступать. Похоже, он совсем потерял голову. Позже этот аппаратчик испуганно спросит Берию, что с ним будет, если об этом узнает Сталин.

19 октября, в 15.40, вождь пригласил к себе в Маленький уголок всех соратников и высший генералитет. Он подошел к столу и сказал:

– Ситуация всем вам известна. Как вы думаете, мы должны защищать Москву? – Никто не ответил, в комнате повисла мрачная тишина. Сталин немного подождал, потом добавил: – Если вы не хотите высказываться, тогда я спрошу мнение у каждого из вас лично.

Первому пришлось отвечать Вячеславу Молотову.

– Мы должны защищать Москву, – повторил он свое мнение.

Все остальные, включая Берию и Маленкова, дали такой же ответ. Берия быстро поменял свою точку зрения, потому что теперь знал, какого мнения придерживается сам Сталин.

– Если вы уедете, Москву не удержать, – сказал Лаврентий Павлович.

Потом Сталин попросил Поскребышева пригласить генералов. Когда в комнату вошли Телегин и комендант Москвы, генерал НКВД Артемьев, вождь напряженно ходил по узкому ковру и курил трубку. Позже комиссар Телегин вспоминал:

По лицам присутствующих можно было видеть, что только что состоялся бурный разговор. Все были на взводе. Повернувшись к нам, но не поздоровавшись, Сталин спросил:

– Какая обстановка в Москве?

– Тревожная, – ответил Артемьев.

– Что вы предлагаете делать? – сердито поинтересовался Иосиф Виссарионович.

– Объявить в Москве осадное положение, – предложил Артемьев.

– Правильно, – кивнул Сталин и приказал своему лучшему писцу Маленкову подготовить текст приказа. Когда Маленков зачитал приказ, Сталин так рассердился, что бросился к нему и вырвал лист бумаги у него из рук. Потом начал сам быстро диктовать указ Щербакову. Он особо подчеркнул, что лица, его нарушившие, должны расстреливаться на месте.

Сталин начал перечислять по памяти дивизии, которые следует привлечь к обороне Москвы, потом лично созвонился с их командирами. На столичные улицы вышли отряды НКВД. Чекисты безжалостно расстреливали дезертиров, воров и даже дворников, которые пытались бежать из города. Вожди приняли окончательное решение – остаться и сражаться. Присутствие Сталина в Москве, говорил лидер Коминтерна Димитров, стоило крупной армии. Наконец вождь покончил с неопределенностью и колебаниями. Когда ему позвонил комиссар с фронта, чтобы обсудить план эвакуации на восток, Сталин прервал его: