Читать книгу "Книга Фурмана. История одного присутствия. Часть 4. Демон и лабиринт - Александр Фурман"

На фоне общего вялого скепсиса верная Марина Гордеева заботливо украсила маленького терпеливого пони какой-то новогодней мишурой. В качестве упряжи использовали длинные разноцветные шарфы. Получилось вполне празднично.

«Н-но! Пошел!» – неуважительно зачмокали набившиеся в воображаемую тележку пассажиры. Пони с бодрым ржанием забил копытами… но не смог сдвинуться с места: груз оказался слишком тяжелым, а крупнотелым девицам, набившимся в воображаемую тележку, даже не пришло в голову самим пошевелить ногами, чтобы «колеса» закрутились. Фурмана слегка поразила их тупая «потребительская» наивность: мол, мы же сели, так вези нас! Некоторые были еще и недовольны…

Наконец, после того как они договорились о согласованном движении и о том, что пассажиров будет не больше трех, им удалось тронуться, и под насмешливые крики зрителей пони резво поскакал по кругу, таща за собой тележку.

Аттракцион оказался намного веселее, чем можно было подумать поначалу. Причем для всех. Например, у каждого коллектива пассажиров обнаруживался свой собственный норов и внутренние проблемы. Скакать в связке с одними было легко и приятно, другие вели себя с животным откровенно по-хамски, третьи начинали бороться за власть друг с другом.

Освоившись с маршрутом, Фурман начал использовать его особенности и имеющиеся небольшие препятствия для того, чтобы разнообразить контакт с «клиентами» и вступить с ними в некий бессловесный педагогический диалог. Пару раз он ловко «переворачивал» тележку с совершенно зарвавшимися кучерами и гордо вырывался на свободу. Доброй Марине Гордеевой приходилось приманивать «бедную коняжку» воображаемым угощением и лаской. А некоторые ничего не понимающие девицы во время стоянки пытались скормить ему всякую несъедобную дрянь, упорно называя ее «соломкой» или «хлебушком» (не зря ведь в зоопарке посетителям запрещено кормить животных).

Игра настолько всех увлекла, что и соседи-футболисты, посматривая в их сторону, стали одобрительно или завистливо что-то выкрикивать, а потом стали просить, чтобы и их покатали. Образовалась даже конкурентная упряжка, но она оказалась слишком брутальной, и публика ее сторонилась.

Конечно, от беготни на морозе все устали, и организаторы следующего общего дела были этим недовольны. Но ведь поставленная ими самими задача заполнить паузу была успешно решена. А Фурман обрел необыкновенную популярность среди участников сбора. С подачи Мариничевой песенка о пони теперь неизменно звучала так: «Фура девочек катает, Фура мальчиков катает, Фура бегает по кругу и в уме круги считает…»

2

Нелепый роман, который Мариничева после сбора закрутила с «заказчиком», оказался, как и следовало ожидать, быстротечным. Эта глупая история всех огорчила. Наппу, криво ухмыльнувшись, даже назвал Мариничеву старой дурой. Видимо, проект со школой можно было считать закрытым. Но все недооценили деловитую кротость очередной мариничевской жертвы: через пару недель заказчик передал, что ради старой дружбы и пользы дела он хотел бы продолжить сотрудничество с их «педагогической командой». Кроме всего прочего это означало, что создавать такую команду все-таки придется. Наппу даже успел придумать для нее название: «Комиссарская бригада», сокращенно – «Комбриг».

Как всегда, идея сразу раздулась у него до каких-то фантастических масштабов: выездная бригада профессионально подготовленных комиссаров будет работать на всю страну, от Калининграда до Чукотки, беря подряды на организацию сборов для любого числа людей в любых населенных пунктах страны или же просто на природе в палаточных лагерях. Принимающая сторона обеспечивает оплату проезда, питание и проживание с минимальным набором бытовых удобств, а комиссарская бригада гарантирует создание из толпы участников дееспособного творческого коллектива с альтруистическими ценностями и позитивным социальным настроем.

Никакого фиксированного членства в будущей организации пока не предполагалось. На начальном этапе войти в нее при желании могли бы, например, все, кто принимал участие в их первом сборе. Но чтобы перейти черту между вольным дружеским сосуществованием и братским служением коммунарской идее, требовался некий дополнительный толчок, своего рода инициация. Идеальным вариантом была бы коллективная поездка в Челябинск на весенний коммунарский сбор.

Вскоре Наппу организовал себе короткую редакционную командировку в Челябинск, чтобы прощупать там почву насчет возможного участия в сборе «московской делегации». Однако окончательно договориться ему тогда не удалось – коммунары обещали подумать и дать ответ позднее.

Как-то Наппу с деланым равнодушием в голосе предложил Фурману с Друскиной заехать к нему, чтобы совместно обсудить кое-какие дела – какие именно, он не стал объяснять. Новости оказались чрезвычайно важными: этим утром Наппу наконец позвонили из Челябинска и сообщили, что принципиальное согласие директора школы № 1 Владимира Абрамовича Караковского на визит москвичей получено. Ура-ура! Путь в их общее светлое будущее начал приоткрываться! Рассказав о том, какие сложные усилия и маневры ему пришлось предпринять, Наппу скромно похвастался, что во время последней командировки в Челябинск его приняли в коммунары. Фурман с Соней не поверили – как, в настоящие коммунары?! В знак подтверждения он бережно достал из шкафа и развернул – только не лапайте руками! – заветный красно-синий коммунарский галстук. «Да… За какие же такие заслуги тебя туда приняли?» – завистливо поинтересовались они и тут же начали строить разные насмешливые предположения на этот счет. «Вам, пошлякам, не понять моих истинных заслуг перед человечеством! Для вас это слишком высокие материи», – обиженно пробормотал Наппу, убирая галстук обратно в шкаф. И в отместку отказался обсуждать с ними детали предстоящей поездки. Чтобы убедить его продолжить разговор, им пришлось долго каяться и клясться ему в своей любви и верности. Наконец Наппу смилостивился. По его словам, одна из проблем была связана с тем, что Владимир Абрамович Караковский – при всех своих совершенно неоспоримых педагогических и человеческих достоинствах – в некоторых важных вопросах придерживался явно устаревших и, можно сказать, глубоко провинциальных взглядов. А если называть вещи своими именами, был непрошибаемым ортодоксальным коммунистом старой закалки. Нет, не сталинистом, конечно, но… Впрочем, не исключено, что именно благодаря своей безупречной идеологической твердолобости он и сумел пережить все гонения на коммунаров и сохранить свою школу. Поэтому соответствующий дух пропитывал многие школьные традиции и обычаи. Например, на одном из этажей в коридоре было установлено боевое знамя времен Великой Отечественной войны, и все, кто проходил мимо него, от первоклашек до учителей, должны были каждый раз торжественно замедлять шаг, останавливаться на несколько просто секунд и равняться на знамя… Каждый раз?! То есть даже если ты просто прошел в туалет туда и обратно? А как же на перемене, когда все носятся по коридору, особенно малышня?.. Это правило абсолютно незыблемо и касается всех без исключения. В том числе и гостей, кстати. В общем-то такая строгость вполне объяснима. Школа старая, еще довоенной постройки, многие из ее выпускников ушли на фронт и не вернулись, и таким образом новым поколениям передается память о них… Понятно. А почему ты вообще об этом заговорил? Оказалось, что Наппу беспокоила возможная неадекватная реакция на все это злобной антикоммунистки Машки, которую по настоянию Мариничевой включили в список тех, кто поедет на сбор. Ольга считала, что это единственный шанс хоть как-то поколебать ее «дикие» взгляды. Наппу же был уверен, что Машка безнадежна, а главное, может серьезно поссорить их всех с челябинскими коммунарами. Общими усилиями Наппу в конце концов убедили, что тревожиться ему не стоит. Правда, он заявил, что все равно остается при своем мнении и снимает с себя всякую ответственность за это решение. Заинтригованная Машка, со своей стороны, под жестким психологическим давлением обещала по мере возможности сдерживать «порывы своих чувств», соблюдать правила приличного поведения в гостях и вообще быть девочкой-паинькой.