Читать книгу "Последняя песнь трубадура - Наталия Володина"

* * *

Князев пришел в бешенство, когда Виктория сказала ему о следствии и о том, что нельзя покидать страну. Когда он метался по квартире, все швырял и ругался матом, Виктория даже не предполагала, что он и без следствия никуда ехать не собирался. Из Стокгольма ему сообщили, что счета его фирмы арестованы. Шведское правительство занялось проверкой отмывания криминальных денег на территории своей страны. Как говорится, пошел вдоль черной полосы. Но все это занимает его не так сильно, как должно быть. Даже если бы в Москве ему грозил эшафот, он не оставил бы Наташку без присмотра. У него не было иллюзий по поводу ее верности.

Князев взял пиджак и вышел из квартиры, ничего не сказав Виктории. Приехал в Наташкин двор, поставил машину под ее окном и посигналил. После этого сидел и ждал минут сорок. Свет в окне горел, значит, она дома. Если бы это была другая женщина, можно было бы предположить, что она красится, одевается, прихорашивается. Что касается Наташки, Князев не сомневался: если она не храпит сейчас пьяная, то лежит и плюет в потолок. Мотает ему нервы. Он еще посигналил, и наконец она выползла. Конечно, ненакрашенная, нечесаная, бог знает во что одетая. Он же дает ей деньги, снял с работы. Неужели самой не хочется походить по магазинам, что-то модное купить? Такая хорошенькая девчонка. Впрочем, что он о них знает, о девчонках. Князев никогда не был ни любящим отцом, ни педофилом. Он вообще не был отцом, запретил Виктории даже думать о детях. Говорил, что у него от одного их дитячего вида начинается чесотка. А Наташка – ребенок, только что потерявший маму. Черт их знает, как их нужно жалеть. Он просто хочет ее, как зверь. Как первый и последний идиот на свете.

ГЛАВА 18

Он встретил их однажды летом в Сочи. Эффектную женщину среднего возраста и полную девушку с капризным лицом. Князев обеспечивал себе очередное алиби, купив путевку в пансионат. На пляже он обратил внимание на старинное кольцо на пальце Тамары и довольно крупный бриллиант на тонкой цепочке на груди Виктории. Дождался, пока Виктория пойдет купаться, догнал, поплыл рядом. И вдруг крепко прижал ее к себе одной рукой. Она завизжала от страха, Вячеслав провел губами по ее шее и почувствовал, что девушка в принципе готова. Он хорошо знал этот тип – флегматичных с виду, не очень привлекательных, неуверенных женщин, которых изнутри пожирает огонь любви. До поры до времени – безадресной. Ночью она пришла к нему в номер. Это был странный секс. Она расплывалась и таяла в его руках. Он был жестким и собранным, как хирург.

– Тебе хорошо со мной? – спросила уставшая, потрясенная Виктория.

– Мне нормально. Ты клевая баба, – ответил он.

Утром за завтраком он встретил серьезный, слишком внимательный взгляд Тамары. Он ей не понравился. «Крутая? – подумал Князев. – Ничего. Не такие с руки ели». В Москве он очень быстро зарегистрировал брак с Викторией. Его первая жена умерла при странных, только ему известных обстоятельствах, а человек его положения должен быть женатым. И такая «кулема», как он мысленно сразу окрестил Викторию, была именно тем вариантом, который его устраивал. Тамара пыталась уговорить Вику подождать, присмотреться, но дочка сразу надувалась и начинала смотреть на нее, как на соперницу, которая хочет помешать ее счастью.

* * *

По палатам прошла медсестра. «Посетители, прощайтесь!» Блондин умоляюще посмотрел на нее: «Еще полчаса. Пожалуйста». Медсестра открыла рот, чтобы строго отказать, но Алиса тоже сказала: «Пожалуйста». Медсестра поджала губы и вышла. Алисе никто никогда не перечил.

Блондин, получив отсрочку, облегченно вздохнул. Он сидел на стуле рядом с кроватью. Алиса лежала в халате поверх одеяла. Он был у нее не первый час, но ее это почему-то не тяготило. Даже с Виктором ей все труднее выдерживать время свидания. Он так старательно не говорит о главном: о ее болезни, грозном будущем.

Так старается быть жизнерадостным, что после его ухода она чувствует себя выжатым лимоном. А с Валентином ей легко. Ей больше чем легко. Ей приятно. Это удивительный мальчик. Он не устает с восхищением смотреть на шестидесятилетнюю, смертельно больную женщину, тратит на нее все свободное время. Алиса хотела бы каким-то образом увидеть себя его глазами. Что за чудо он в ней нашел. Лучше всего Блондин умел ее слушать. Какие-то эпизоды ее актерской жизни он воспринимал как увлекательнейшие приключения избранных, главной среди которых была Алиса. Еще он умел молчать. Чувствуя, что она устала, он затихал, старался сесть так, чтобы свет не падал ей в глаза, чтобы ей казалось, что рядом вовсе не он, а теплая надежная ширма. Она находила Валентина остроумным и очень привлекательным. Ей приятно было, выбираясь постоянно из омута засасывающей боли, видеть такое молодое, красивое лицо, такое безупречно здоровое тело.

– Андрей Владимирович, – заглянула медсестра к главврачу. – У Голдовской этот посетитель. Невозможно его выпроводить. Еще немножко, еще полчаса. И так каждый день.

– А она что?

– Она тоже: пожалуйста, пусть посидит.

– Значит, пусть сидит. И вообще, старайтесь заходить к ней, когда она вызывает. Для нее режим – далеко не самое главное. Отнеситесь к ней, как к особому случаю.

«Многовато у нас особых случаев, – сварливо думала медсестра, выходя из кабинета. – Да по мне, пусть хоть ночевать остается».

Блондин не ушел в ту ночь. Ничего такого не было. Он вышел из комнаты, чтобы Алиса помылась, разделась и легла в постель. Она выпила снотворное и болеутоляющее. Он сказал, что посидит, пока она не уснет. Она уснула, его никто не гнал, и он просидел на стуле до утра, не сводя с нее глаз, боясь пошевелиться, чувствуя себя в раю. Что значит – ничего не было? Его жизнь сверкнула в коридоре хирургической клиники и потекла в другую сторону.

* * *

Ричард Штайн открыл конверт с маленькими снимками «Поляроида». Девушка с рыжей собакой. Собака положила ей лапы на грудь, а девушка смотрит на лохматую морду с таким восхищением, как будто это – главное чудо света. Та же девушка в темном платье и косынке стоит на пороге явно больничной палаты с подносом в руках и сердито смотрит на фотографа. Какой выразительный взгляд: не смей мне мешать. Вот она в голубом костюме в группе каких-то людей. Внимательно и озабоченно смотрит на какую-то седую женщину.

Кем же она мне приходится? Внучатая племянница или что-то в этом роде. Неважно. Единственный родной человек на всем земном шаре. Родной по крови. Бывает ли что-то важнее? Интересно, она на самом деле такая немыслимая красавица или это всего лишь фотогеничность?

Ричард набрал номер телефона Филиппа Нуаре в Москве.

– Филипп, я решил. Скажи ей все. Пусть готовится к путешествию. Я приглашаю ее в гости. Пусть выберет место. Любое. Я куплю там дом.

* * *

Сергей позвонил Дине поздно вечером.

– Диночка, нам с Филиппом очень нужно с тобой поговорить. Это важно именно для тебя. Спустись через полчаса, пожалуйста, можешь с псом. Если, конечно, у него есть свои интересы на улице. Потому что в доме мы сможем обменяться только его гавканьем.