Читать книгу "Лето в присутствии Ангела - Ольга Тартынская"

— Lise, дети уже выросли, скоро ты останешься совсем одна. И заметь, годы только прибавляются. Сейчас ты хороша как никогда (следствие сильных чувств и золотой возраст), а что будет через несколько лет?

— Но я не никого видеть рядом! Моя жизнь давно сложилась, любое вмешательство будет насильственно, оно нарушит весь уклад.

— Уклад давно нарушен, коли так: Николенька живет в твоем доме, в твоем сердце и что? Все разрушилось?

— Нет… — неуверенно произнесла Лизавета Сергеевна. — Он так удачно слился со всеми, будто так было всегда… И Аня и Петенька полюбили его.

— Вот видишь! — Татьяна Дмитриевна не терпела безвыходных положений.

— Но возраст, Таня!

В лице Хвостовой появилось лукавое выражение, какое бывает, когда она думает или говорит о чем-то весьма пикантном.

— Должна тебе заметить, chere amie, что сие сочетание как нельзя гармонично с некоторых пунктов. Ты сама говорила, что не испытывала никаких сильных чувств до встречи с Николенькой. Поверь мне, женщина в нашем возрасте только-только постигает таинства любви, ее вкус, власть над мужчиной, силу своих чар. Именно теперь ты можешь дать любовнику то, чего никогда он не получит от юной девочки. Ну, а что говорить о чувственности в возрасте Nikolas? Вы поймете друг друга и сможете ощутить неизъяснимую гармонию и блаженство. О, я это вижу!

Лизавета Сергеевна могла поклясться, что в этот миг ее подруга и впрямь видела себя в сильных объятиях Мещерского. Она дрогнула:

— Это все правда, о гармонии и блаженстве?

— Истинный Бог.

— И ты считаешь, что я могу выйти за него замуж?

— Ну, зачем замуж, mon ami! — воскликнула Татьяна Дмитриевна и осеклась. Она виновато посмотрела на подругу. — Прости, я примеряю к себе.

— А если не замуж, то как? Быть любовницей молодого, сильного мужчины, пока не наскучу ему или не состарюсь? А как детям глядеть в глаза, ведь это блуд?.. И знаешь, — совсем тихо продолжила Лизавета Сергеевна, — я молилась о чуде, чтобы Николенька выжил, и решила пожертвовать своей любовью. Чудо произошло…

Татьяна Дмитриевна совсем запуталась.

— Ты считаешь, что Господь принял твою жертву и вернул Nikolas? Сдается мне, у Него свой расчет, без нас, грешных, разберется, — посмеялась дама. — Ну, мать моя, не знаю! Я не мастерица в таких делах… А с отцом Владимиром ты говорила?

Лизавета Сергеевна покраснела.

— Все недосуг. Только собралась, тут несчастье. Пока никак не отлучусь от Nikolas. Но я обязательно поговорю с ним и исповедуюсь!

Они помолчали. Хвостова вертела в руках хлыстик, поднятый с полу.

— И знаешь, Таня, — почти шепотом договорила Лизавета Сергеевна, — я во сне постоянно вижу младенчиков. То дочку, то сыночка… Кабы мне родить ребеночка от Nikolas…

— Чего проще! Я думаю, у него получится, — засмеялась Татьяна Дмитриевна.

В гостиную заглянул Петя:

— Maman, там все готово, вас только дожидаются.

— Идем-идем! — крикнула Хвостова и, взяв за руки подругу, заключила. — Положись на волю Божью. Ты лучше меня знаешь, что это самое верное средство. Я буду тебе обо всем писать и помолюсь за тебя. Авось, сладится.

— Спасибо тебе, душенька. Я буду скучать, — подбородок Лизаветы Сергеевны задрожал. — Совсем одна без тебя остаюсь.

Она уже не скрывала слез. Подруги расцеловались. Татьяна Дмитриевна утерла глаза и посмеялась:

— Что-то я рассиропилась.

Все действительно уже разместились по коляскам. Девочки и московские кузены стояли скорбной кучкой. Дворня высыпала на крыльцо поглазеть на отъезд гостей. Тронулись. Последние крики прощания потонули в грохоте колес, взмахи платков — в клубах пыли. Лизавета Сергеевна осенила крестным знамением убегающие экипажи и, подняв глаза, заметила в верхнем окне силуэт Nikolas.

ГЛАВА 6

Милая Таня!

Вот уже более недели прошло с тех пор, как ты покинула меня в неопределенности. Страх как хочется узнать, чем занимаешься, у кого бываешь? Что твой дипломат? Скучал ли? Вернулся ли Сергей в Москву, Николенька спрашивает о нем. Сам он поправляется, велел тебе кланяться.

Кажется, скоро и мы тронемся в Москву. Лето закончилось. Впрочем, конец августа нам подарил такие изумительные дни: солнце, синее небо и ветер. Вообрази, мы даже купались, и это почти в осень! Наступило самое тихое время: все много читают и вслух и для себя. У нас в моде нынче Виктор Гюго. Девочки читают еще Жоржа Санда, а я не люблю женщин-писательниц. Все у них надуманно, вычурно, и я им не верю. Особенно их изображению мужских характеров. Будто женщине дано понять мужчину до конца! Нет, такого не бывает. Получается, что писательница и не женщина, в полном смысле этого слова, и до мужчины ей ой как далеко. Впрочем, после Пушкина говорить о женских талантах!..

Nikolas тоже много читает, ему по вкусу Гоголь из новейших, думаю, потому что тоже из Полтавской губернии. Еще он выбрал романы Вальтер Скотта и что-то, кажется, Бальзака. Nikolas немного скучает, ведь до сих пор он находится в заточении. Однако пришла пора ему вернуться, то есть, сделать вид, что вернулся. Крауз уверяет, что теперь это совершенно безопасно, ему не навредит. А там — Москва и… все пойдет по заведенному кругу. Я решила все оставить до Москвы (ты понимаешь, о чем я): в городе многое видится в ином свете, и люди, бывает, меняются до неузнаваемости. Может статься, и мое чувство постепенно угаснет в московских буднях…

Помнишь ли наш разговор об отце Владимире? Я, наконец, исповедовалась. Сказала, что люблю (не называя имен, обиняком) молодого человека, что он благосклонен и намерения его серьезны. Отец Владимир положил мне самой все решить, однако на прощание молвил: «Запомни, дочь моя: „Что Бог сочетал, того человек да не разлучает“». И все. Я думаю над этим день и ночь.

От Нины недавно пришло другое письмо. Кажется, она влюблена и уж не помышляет о Николеньке. Однако, кто знает, не воспылает ли к нему снова, когда опять его увидит?..

Насчет Машенькиной свадьбы решено: на Покров они обвенчаются с доктором и будут жить в его доме. Маше отойдут Жуково и Плетнево — тульские деревни покойного мужа. А там и до внуков недалеко!

Душа моя, Таня, что же мне делать? Я продолжаю ходить по краю пропасти. Иногда мне кажется, что уже ничто не может меня спасти!..

Николеньку беспокоит, что он не сможет больше петь. Он пробовал, но кашлял и задыхался. Это приводит беднягу в отчаяние: вообрази, он думает, что голос — его главный козырь в победе надо мной. Я внушаю ему, что грех предаваться унынию, ему дарована жизнь, а что уж голос!

Давеча случился казус. Юрий Петрович вдруг явился один, изрядно навеселе. И, ты не поверишь, душа моя, решил приволокнуться за мной. Это после стольких лет дружбы! Добро еще детей поблизости не было, мы сидели в саду, в беседке. Мне жаль его, в нем погибает несомненный художник.