Читать книгу "Человек, который хотел выпить море - Пэн Буйокас"

– Начнем с начала, – сказала она.

Голова ее склонилась над тетрадью, и она стала медленно и старательно, как прилежная школьница, писать в ней, проговаривая вслух каждое слово:

– «Ночами она горько плачет, и некому ее утешить. Все ее любовники предавали ее и стали ее врагами».

Она остановилась.

– Слово «враги» пишется через «а»? – И задумчиво посмотрела в тетрадку, словно ожидая, что он подскажет. – Кажется, через «о», – решила она, нашаривая на столе ластик. А нашарив, словно ненароком столкнула его на пол. У Лукаса сжалось горло. Что она задумала?

Девушка вскинула глаза и отдала страшный приказ:

– Подними ластик.

В его груди вскипела ярость. Ему нужно было всего лишь броситься на нее и закрыть ей глаза. Но если он и вырвется из-под ее власти, то как это поможет Алексу и Джуди? И он снова сдержался и, так как его роль позволяла ему это, тупо переспросил:

– Ластик?

– То, что сейчас упало с парты! – крикнула она, нетерпеливо вскакивая. – Подними его.

– Нет. Мне нужна корзинка.

– Получишь корзинку, когда поднимешь ластик.

– Нет, сейчас. Ты обещала. Сейчас. Сейчас. Сейчас!

– В грядку его! – дико крикнула она, перекрывая его крик.

Четыре крепких руки схватили Лукаса и потащили прочь.

41

Два санитара посадили Лукаса на стул. Один связал ему руки, второй ноги. Первый, закончив свое дело, нагнулся и сказал:

– А зря ты ее не любил! – И исчез куда-то из поля зрения.

А второй санитар доверительно произнес:

– Если рассудок к тебе не вернется, подумай о бальзамировании. Неужто никогда не задумывался? Оно предохранит тело от разложения, и душа сможет снова в нем поселиться.

– Корзинку мне дайте, – сказал ему Лукас. – Она обещала.

Санитар ушел, качая головой. Лукас огляделся. Он находился внутри огромной теплицы. В земляном полу были сделаны ровные грядки. И на каждой грядке примерно в метре друг от друга торчали покрытые мхом человеческие головы. Головы людей, зарытых живьем в землю по шею. Стул, на котором сидел Лукас, стоял в конце последней грядки, единственной, где не было голов. Посередине грядки стоял второй санитар. Он поставил ногу на лопату, нажал на нее ногой, поддел землю и ссыпал ее в сторонку, затем повторил все снова. Судя по всему, он копал яму для него, для Лукаса. Да, в конце концов притворство оказалось неудачной тактикой.

Лукас пригляделся к головам и заметил, что все они смотрят в другую сторону. Что это за люди? Может быть, предавшие Зефиру любовники? Как бы то ни было, яма углубилась уже на метр, и если он срочно не сменит тактику, то его зароют вместе с остальными.

Он поразмыслил и пробормотал, словно обращаясь сам к себе:

– Лживая тварь. Я знаю, почему она не дает мне корзинку. Она ревнует. Да. Она ревнует к тебе, любимая, потому что ты до сих пор кружишь головы мужчинам, а она нет.

И замолчал.

– С кем он там разговаривает? – спросила одна голову соседнюю.

– С моей семнадцатилетней королевой! – заговорил Лукас снова. – Каждый раз, как она расчесывает мне волосы, я снова летаю. – И опять замолчал.

– К нему приходит девчонка? – удивилось несколько голов, с недоумением оглядывая теплицу. – Где же она?

– Здесь! – И Лукас ударил себя связанными руками в сердце. Но этого жеста никто не увидел, поскольку головы могли повернуться лишь на девяносто градусов. – Она присаживается на корточки передо мной в своей шикарной коротенькой юбочке и причесывает меня.

Громкий стон огласил теплицу.

– Она садится на корточки перед его лицом? А трусики она носит?

– Не плачь, любимая, – продолжал Лукас. – Я убью эту стерву, возьму корзинку, наберу в нее цветущего миндаля, а потом… покажи ей, Жозефина. Покажи ей губами те части ее тела, ее юного роскошного тела, полного выпуклостей и впадинок, которое я украшу цветущим миндалем.

– К нему ходят сразу две бабы? – воскликнули головы. – А к нам даже священника не допускают.

– Да, начни с губ, Жозефина.

– Тише, – шикнул кто-то, и все навострили уши, чтобы слушать продолжение.

– А почему мы не слышим, что говорят девчонки? – прошептал кто-то.

Другой ответил:

– Жозефина целует ту, другую, и они переплелись языками, дурачок!

– А теперь очередь за ее прелестными ушками… – продолжал Лукас. – Ей это понравилось! Теперь вниз по шейке, к этой впадинке на горле. Теперь под мышками… Теперь складки под ее полными крепкими грудками… Вот так, а теперь соски. Они у нее такие упругие. И такие чувствительные! Подуй на них осторожно и лизни каждый язычком. Вот так, подуй и лизни. Подуй и лизни.

Со всех грядок теперь раздавались стоны и вздохи, и наконец кто-то крикнул:

– Пожалуйста, пускай они выйдут вперед. Я тоже хочу посмотреть!

И его тут же поддержали остальные.

– А теперь подними ей юбку, – продолжал невозмутимо Лукас. – Ах эти великолепные ягодицы, словно спелые персики. Теперь посади ее на землю, Жозефина, так, осторожнее. А теперь раздвинь ее длинные изящные ножки… Не стесняйся, любовь моя. Никто не видит. Позволь Жозефине оттянуть тебе трусики. Вот так.

К этому времени Лукас до такой степени разжег в мужчинах любопытство и вожделение, что они уже кричали дикими голосами и грозились, что никогда не станут с ним разговаривать, если он не велит девчонкам выйти вперед.

– Мы хотим посмотреть, как Жозефина станет трахать ее пальцем! Хотим посмотреть, как она станет лизать ей клитор!

Даже санитар приостановил свою работу, чтоб по – слушать пьесу, которая разыгрывалась в фантазии Лукаса.

– Поосторожнее, Жозефина, с этими розовыми лепесточками… Жозефина! Боже мой! Она лижет ее сок, словно голодный щенок. Так и работает языком сверху вниз и кругом. Да Жозефина же, ради всего святого. Перестань сосать ее бутончик, ты же его откусишь.

Теперь мужчины кричали без остановки, и непристойности, которые они выкрикивали, были настолько вопиющими, что санитар включил оросительную установку и заорал, пытаясь пересилить шум:

– Тихо, вы, идиоты! Нету здесь никаких девчонок!

Но головы ему не верили.

– Пускай они выйдут вперед! – кричали все хором. – Хотим видеть, как эта сучка показывает свою киску!

Некоторые уже молили о пощаде.

– Я больше не выдержу! – крикнул кто-то санитару. – Разбей мне голову лопатой, ради всего святого.

Водные струи кое-кого остудили. Другие получили лопатой по затылку, но это было только профилактическое средство, чтобы заставить их на время замолчать. Однако голов было слишком много, и, пока санитар глушил одних, другие успевали прийти в себя и снова принимались выть и молить о более сильном ударе. Внезапно общий шум перекрыл голос Зефиры: