Читать книгу "Беседка. Путешествие перекошенного дуалиста - Миша Забоков"

— Какие же сомнения терзают ваши умы? — спросил я, теряясь в догадках.

— Понимаете, в чем дело — завтра состоится избрание «Мисс Круиз», и администрация теплохода, безошибочно разглядев в нас истинных ценителей женской красоты, доверила нам судейство этого конкурса. И вот мы с ребятами уже целый час сидим, пытаясь разработать единый подход к оценке сущности женской красоты, и всё без толку.

Последняя фраза меня просто огорошила, будто со всего размаху обухом ударили по голове. «Как это так — битый час сидеть втроем и бутылку только ополовинить! Что-то здесь не то! чего-то я, видно, недопонял!»

Похоже, мое недоумение было столь очевидным, что оно не могло укрыться от пристального внимания собеседников. Это предположение тут же получило подтверждение в словах другого члена жюри — молодого парня, должно быть, начинающего бурильщика:

— Да нет, это уже вторая! — с ноткой обиды в голосе воскликнул он. — Сейчас принесу еще один бокал.

Мне стало страшно неловко. «Пора бы уже научиться владеть собой, — сделал я себе замечание. — Надо же! Незаслуженно бросил тень подозрений на приличных людей, выставил их в невыгодном свете! Фу, как некрасиво!»

— Так вот, — продолжал искусствовед, — второй час уже здесь сидим и внимательно наблюдаем за потенциальными конкурсантками, выставляя им оценки по 6-балльной шкале, как в фигурном катании: за грацию, элегантность, красоту, строгость и чистоту линий, пластику и так далее.

— Да, я понимаю вас. Вы взвалили на себя неимоверно тяжкий груз — дать оценку не жене, не любовнице, даже не сослуживице по работе, а какой-то малознакомой женщине, у которой, кроме внешности и стоимости косметики, всё остальное покрыто мраком, — женщине, пытающейся обманом и бездоказательными посулами выторговать у вас лишний балл. — Тираду эту я посвятил незабвенной памяти 0,5 балла, что перерасходовал в ходе утреннего торга с Николь. — И всё же, — вернулся я к мучительному для себя вопросу, — стоит ли этот титанический труд того, чтобы жертвовать ради него завтраком?

Прояснить ситуацию взялся третий член судейской комиссии — седой, крепкого сложения мужик с обветренным лицом. О многотрудных этапах его большого жизненного пути свидетельствовала лаконичная, лишенная ложного пафоса наколка на кисти руки — «Буду помнить!» С серьезным видом, подавшись грудью на стол, он сказал с тяжелым вздохом:

— Слишком много всего навалилось. Боимся не управиться. Как начали обсуждать эту проблему со вчерашнего вечера, так и бьемся до сих пор над этой неразрешимой загадкой.

— Что! И спать даже не ложились?

— Да какой там сон! Разве тут заснешь! Так, прикорнули немного, договорившись встретиться с утра пораньше.

В это время второй член жюри наполнил всем бокалы. Ощущаемое каждым из нас бремя ответственности за судьбу конкурса было столь велико, что выпили молча, даже не пожелав друг другу здоровья. На пустой желудок коньяк проникал в глубь организма, как живительная влага в иссушенную солнцем ниву, дождавшуюся наконец своего мелиоратора.

Не спеша закурив сигарету, человек с наколкой пояснил:

— Они же не знают, что мы члены жюри. А мы стараемся не афишировать наш лагерный сход. Вот и получается: у одной, например, — замечательные формы, но смотрит она на нас как-то косо, неласково, словно чужие мы ей. Поэтому ставим ей за форму 6 баллов и балл снимаем за высокомерие. У другой — и формы есть, и смотрит вроде как с сочувствием, а приглашаем за столик — категорически отказывается. Опять балл снимаем — за противопоставление себя коллективу, пренебрежительное к нему отношение. В итоге всё время получаем одну и ту же оценку — 5 баллов по 6-балльной шкале.

— Почему же одну и ту же? Что — все женщины лишены внешних изъянов? — с недоумением спросил я.

— Так тех, у кого внешние изъяны, мы к участию в конкурсе не допускаем. У нас здесь только одна элита представлена, — веско заметил член жюри с многотрудной судьбой.

Надо было что-то посоветовать. Но что? Я решил положиться на интуицию — авось куда-нибудь да выведет:

— Всякая фигуристка — женщина, но не всякая женщина — фигуристка, — мои соседи по столу единодушно согласились с этим тонко подмеченным жизненным наблюдением, — поэтому судить о прелестях и добродетелях женщины по 6-балльной шкале, как о какой-то там спортсменке, — оскорбительно для женского достоинства. Лучшие умы человечества бились над решением этой задачи, когда фигурного катания еще и в помине не было. Вместе с тем если мы будем питать к женщине любовь и симпатию, это не позволит нам объективно и беспристрастно оценить ее качества. Следовательно, только холодный, отстраненный взгляд философа приближает нас к раскрытию загадки природы, именуемой в просторечии — женщиной.

— А вы не боитесь, что это только осложнит решение поставленной задачи? — пристально глядя мне в глаза, спросил мужчина с татуировкой. — Ведь если базироваться на идеалистической философии, тогда духовное начало в женщине застит нам ее материальное обрамление; если же стоять на платформе марксистской философии — картина должна быть обратной. Вы, собственно, какой платформы придерживаетесь?

— Я — перекошенный дуалист, — признался я с гордостью.

— А-а, тогда вам проще, — с пониманием отозвался философ. — Есть к чему прислониться. Мне сложнее — в материализме я разочаровался, а к идеализму еще не пришел.

— Как же вы так? Без опоры в жизни!

— Вот так и мыкаюсь.

Неприкаянность горемычного философа пробудила во мне острую жалость. Я решил хоть как-то утешить его. Пусть даже нагородив околесицы:

— Мне кажется, ваша неприкаянность во многом проистекает из-за того, что вы противопоставляете материализм идеализму. А ведь в эстетике искусства, предметом отражения которого, помимо всего прочего, является и женщина, они идут рука об руку. Ну в самом деле, материализм, ничуть не ведая, что творит, постулирует превосходство содержания над формой, то есть в женской сущности ведущую роль он отводит идейно-нравственной субстанции, в то время как художественную композицию, изобразительные средства — короче, всё то, что мы называем женскими формами, диалектический материализм старается как бы не замечать. Вроде получается так, что ему одинаково милы и дородные асфальтоукладчицы и субтильные критикессы, и скандинавские блондинки и восточные брюнетки, и сельские труженицы с косой до попы и нимфетки с короткой стрижкой, — лишь бы природа не обделила их духовным содержанием. Ни на шаг не отступая от своих принципов в этом вопросе, материализм по сути смыкается с идеализмом.

Несколько приободренный таким утешением, философ снова впал в задумчивость, когда слово взял искусствовед:

— Послушайте, коллеги. Вы смотрите на женщину через призму ленинского понимания партийности искусства, устремляя на нее свой вожделенный, сластолюбивый взор с таким классовым рвением, словно стараетесь вонзить его в нежную женскую плоть то с беспощадной жестокостью пролетария, то с манерной деликатностью буржуа. Преклонение в первую очередь перед идеей и только потом перед женщиной может привести к печальным казусам. Вы знаете, что приключилось с Сальвадором Дали в пору его творческого увлечения идеей о рогах носорога?