Читать книгу "Рубашка - Евгений Гришковец"

– Саня, сейчас всего этого добра в каждой деревне полно. Казино, бильярд, боулинг! Сказал, тоже мне! Боулинг! Туда же ходят, типа это спорт и типа это полезно. Курят, пьют, а сами думают: «Мы занимаемся спортом и следим за собой». Такие лица у всех серьёзные в боулинге…. Стоит какой-нибудь боулингист, жопа и пузо как шары, ещё держит шар, сигарета в зубах, щурится, и такую позу примет, мол, сосредоточился….

– Не нравится боулинг? Наплюй. Давай в баню поедем.

– В баню? Не-е, я там усну сразу.

– Хорошо, пошли на стриптиз.

– Саня, какой стриптиз? Ты за кого меня принимаешь, я не из моря вернулся и не из тюрьмы вышел. Пошли на концерт.

– Пошли, но только немедленно. Встали и пошли.

Мы так и сделали. Было начало двенадцатого – обычное время, когда стартуют концерты в клубах по пятницам вечером. Но чаще всего они немного задерживаются. Народ клубится, ждёт… А потом выходят музыканты…

Хорошо, что Макс выбрал концерт. Я давно не был на концерте. Одно время каждую неделю ходил на какой-нибудь клубный концерт и поражался тому, как много всего происходит в Москве.

Концерт! Это здорово! Я люблю концерты…

Я люблю ходить в кино… Очень люблю, когда начинается фильм, звучит громкая и хорошо знакомая музыка, на экране красивая заставка – визитная карточка кинокомпании, потом тишина, тёмный экран, появляются буквы и звучит голос, например: «Кинокомпания “Парамаунт пикчерс” представляет…» И в зал врывается музыка и краски начинающегося фильма: Нью-Йорк весь в огнях, и летит вертолёт… Радость предвкушения переполняет всё туловище… как в детстве…

Мы подошли к гардеробу и подали номерки. В этот момент нас окликнул менеджер ресторана:

– Господа! Вы тут забыли… – он держал в вытянутой руке бордовый кожаный портфель.

20

Мы вышли на улицу. Мы покинули заведение и на наше место пустили двух молоденьких девиц и парня. Они радостно заскочили с мороза в тепло, а мы пошли по улице. Мерседес двинулся за нами.

– Действительно не скрывается. Дурак какой-то! Пошли, Саня, – сказал Макс, глядя на Мерседес.

Мы прошли ещё немного и поймали машину. Я решил, что вернее всего будет поехать в «16 тонн», старый клуб, где обязательно каждую пятницу и субботу были концерты и где можно было не бояться нарваться на что-то уж совсем юношеское. В смысле на какую-нибудь тинейджерскую музыку.

Мы снова ехали по Москве. За тот час с небольшим, который мы просидели в тепле, морозец слегка усилился, снег лениво и витиевато падал, лениво и не густо. Снегоуборочные машины уже выползли в город… Но город ещё и не думал засыпать. Москва светилась всеми огнями и шевелилась тысячами машин. До Нового года оставалось почти три недели, но уже везде виднелись признаки ожидания этого праздника. В сущности, зима только началась, снег пролежит ещё четыре месяца, а Москва уже устала от зимы… и, быть может, поэтому так отчаянно веселилась….

Мерседес преследовал нас, но я к нему как-то привык, да и Макс был со мной, я чувствовал себя в полной безопасности… спокойно себя чувствовал.

Мы кое-как пробились в клуб. Был концерт какой-то шведской группы с английским названием. Это название мне ничего не сказало, но народу было много, причём народу, который знал, на что идёт. Москва! Здесь всегда найдётся несколько сотен фанатов чего угодно.

На первом этаже клуба сидели немногочисленные любители пива и смотрели какой-то спорт по телевизору. Все остальные ломились наверх. Мы ещё толкались внизу, когда услышали, что концерт начинается. Сначала раздались громкие крики – видимо, на сцену вышли музыканты, – а потом зазвучала музыка. Мы поспешили.

Мы не стали протискиваться поближе к сцене, а застряли в середине зала, плотно зажатые со всех сторон. На сцене стояли два совсем юных… парня. Худые, с покатыми плечами, сутулые, странные… Они оба стояли за пультами и клавишами, в зал не смотрели, не двигались в такт музыке. Нет! Было видно, что они выполняют сложную и ответственную работу. Музыка была очень мощная…. Первая… (Назвать это песней нельзя. Композиция?.. Тоже как-то не хочется. Вещь? Да какая же это вещь? Скорее произведение!) Первое произведение закончилось, и публика поприветствовала музыкантов очень тепло. Макс проорал мне на ухо, что попробует раздобыть выпивку, и стал пробиваться в сторону бара…

Один из музыкантов отошёл от своего пульта и взял в руки гитару, другой, в камуфляжных штанах, маечке со шведским флагом, с тонкой длинной шеей и маленькой коротко стриженной головой, стал говорить что-то по-английски. Публика понимала, что он говорит. Он два раза, видимо, пошутил, они два раза посмеялись. Я подумал: «Да-а, надо бы подтянуть английский, обязательно надо! А то уже только ленивый этого языка не знает».

Я изучал английский в школе и институте, но… недостаточно. За границей я говорил и даже мог полистать газету… на английском языке. Но шутки я не понял.

Я стоял, плотно зажатый молодыми людьми. В смысле, конечно, я не старый, просто люди вокруг меня были моложе… и музыканты на сцене тоже. Коротко стриженый закончил говорить и началось второе произведение. Очень красивый, мощный и низкий звук ещё сильнее спрессовал публику. Вступление было поразительно впечатляющим. Потом вступила гитара и пронзила меня в самое незащищённое место… следом вступил электронный бас и пошли ударные… «Ни хрена себе, скандинавы!» – подумал я. Мне очень нравилось! Очень сильно!.. И тут парень с длинной шеей запел… У него был слабенький, но чистый голос… Он пел прекрасно… Точнее, он пел как надо! Как мне в тот момент было надо…

Мы нашли судно Макса уже под утро… Ветер снова стал свежим, и нам приходилось работать изо всех сил… Посудина Макса доживала свои последние часы. Она сильно накренилась и просто дрейфовала, вся избитая штормом. От мачты ничего не осталось, стёкла ходовой рубки были разбиты, шлюпки, видимо, сорвало и унесло… Мы три часа, страшно рискуя и замерзая от ветра и брызг, снимали экипаж и всё самое ценное научное оборудование с обречённого судна. Макс, конечно, последним покинул умирающий корабль. У него была забинтована голова, густая борода лопатой с висящими в ней ледышками и… безумно усталые глаза.

Мы спасли всех. Двенадцать человек: восемь моряков, включая Макса, и четырёх учёных. Они были окоченевшими и смертельно уставшими. Моя команда занялась всеми, кроме Макса. Макс, едва держась на ногах, остался на мостике.

Мы легли на обратный курс. Я связался с землёй, сообщил о спасении Макса, наплевал на гордость и запросил помощь сам. С нашей машиной мы имели массу шансов не добраться… никуда. Потом Макс и я спустились в мою каюту, я достал бренди из сейфа и протянул бутылку Максу. Он молча открыл её и стал пить из горлышка. Он сделал пять изрядных глотков. Он пил бренди, как остывший чай, потом оторвался от бутылки, вытер бороду рукавом свитера и протянул бутылку мне…

– Саня, держи, – проорал мне Макс в самое ухо и протянул тяжёлый низкий стеклянный стакан.