Читать книгу "Демоны Хазарии и девушка Деби - Меир Узиэль"

И умер Песах среди конского навоза, агонизируя от столбняка.

Остались Ахав и Тита. И из навоза и сена конюшни возникла любовь, вернулась честь, вернулась необходимость отыскать свой путь, и Ахав из неудачника превратился в героя.

Героям никогда не дают забыть, что они были неудачниками, но не это было важно Ахаву. Важно то, что он сумел вернуть детей отцу и матери из Лопатина, и отрубить лапу дьяволу, хотя это стоило ему и верным его бойцам, пошедшим с ним, тяжких ран.

В других войнах, которые он вел во имя Кагана, стоя во главе легендарной когорты бойцов, он был ранен в живот, и пришлось укоротить ему кишечник, и потерял правую руку до плеча.

Сейчас ему пятьдесят, и он сидит с Титой и семью сыновьями на холме, над проливом, ведущим в Константинополь, проливом Босфор.

Он должен есть каждые два часа, по указанию врачей. И он ест в небольших тарелках зеленого цвета, в основном, петрушку.

Сидит Ахав в это утро месяца Хешван. Солнце освещает воды. Под ним синий пролив катит невысокие волны.

Он собирается встать и насладиться содержимым сундука, который был ему привезен из родительского дома несколько лет назад, когда он получил командование над проливом Босфор.

В сундуке было большое собрание вещей его детства, раковины с берегов моря, Хазарского моря. И каждая раковина несла ему свою повесть. И вот, несколько из них – от раковин, изображенных на картинке, на этой странице нашего повествования.

Из этой широкой золотистой раковины мать кормила хазарскими сладостями перед сном и рассказывала о море, рыбах и их царе, и говорила: «А сейчас открой пошире рот». Давала ему подслащенное молоко, она хранила эту раковину, как и раковину для засыпания ребенка, которую хранили все матери Хазарии на память своим детям, чтобы, когда они вырастут и отрастят бороды, и откроются им волшебства мира, вспомнили себя малышами, которых укачивали перед сном.

Черную, слегка надтреснутую раковину Ахав получил, когда был принят в группу улицы Виноградной лозы. Он был самым маленьким, девяти лет, в то время, когда старший его брат, одиннадцати с половиной лет, сумел убедить главу группы Цвику принять малыша. После того, как он прошел испытание – принес восемь гвоздей от кузнеца, его приняли. Самая низкая степень и отмечалась черной треснувшей раковиной. Ее зашили в мешочек. И он носил его на плече, на нитяной цепочке. Чудесные дни детства, когда они всей группой рассаживались на огромном криво растущем дереве, быстро промелькнули. Шумели на ветру иглы дерева, и стояла тишина угрозой нападения враждебных групп. А вот две черные раковины, знаки отличия Ахава, когда он стал главой группы. На короткий период. Группа распалась сразу же после одного или двух действий, и Ахав остался главой группы без группы. Но миг этот был ему дорог. Это был первый раз, когда он говорил, и все группой его окружили, слушая, и сопровождая его слова общим кличем: «Да! Да! Сделаем, йалла».

И еще раковины со своими историями.

Кроме раковин в сундуке хранилась деревянная ложка, которую он привез из Италии. Несколько болгарских ожерелий из ляпис-лазури.

Фрагмент сети, вместе с несколькими перьями ястреба, забранный в деревянную рамку, как некий священный предмет, или, как мы сегодня называем, камея от сглаза, сделанная из оливкового дерева, и вручаемая командиром, завершающим службу в армии.

Давно он не заглядывал в сундук. Какой в этом сундуке смысл, и, вообще, какой был смысл в том, что его везли из такой дали. Какой смысл во всех этих камеях, если он не открывал крышку сундука. В этот вечер он будет показывать и рассказывать Тите о разных хранимых вещах, снова покажет обрывок той кожаной ленты, на которой написал Деби – не исчезай, и так на протяжении тысячи восемьсот метров этой ленты.

Холмы по ту сторону пролива тихи. Там стоит, по соглашению с Хазарией, византийская крепость, построенная из белого камня. Солдат Ахава завершил обмен сигналами флажками с римской стороной. Он передал разрешение хазар на проход двух кораблей, одного, плывущего на север, в сторону Хазарского моря, другого, плывущего на юг, в порт византийской столицы. Корабли уже остановились у входа в пролив, у причала, и оплатили право прохода через земли иудеев. Запах рыбы, которую пекут на углях, дошел до ноздрей Ахава. Так, уже начали готовить обед. Нет у них, вероятно, чем заняться. Надо увеличить воинские занятия. Может, подготовить воинскую церемонию. Праздник Хануки отлично этому подходит. Нельзя разрешать им погружаться в лень и ничегонеделанье.

Скучно Ахаву. Он обдумывает несколько планов, которые так и не были реализованы. Первое, все же – научиться метко стрелять из специально сделанного для него небольшого лука для стрельбы одной рукой. Ею он держит и лук и головку стрелы, а тетива и хвост стрелы закреплены на крючке, вделанном в его куртку, так что стрелок и его лук превращаются в единое целое. Тетива протянута между зубцами стрелы, и, освобожденная, посылает стрелу в цель.

Ахав сумел научиться стрелять из этого лука, и даже, после усилий и концентрации, неплохо попадать в цель.

Он прикован взглядом к воде. Как приятно смотреть на воды. Скучно, но приятно.

Вот они двинулись, корабли. На юг с благоприятным попутным ветром корабль легко и быстро скользил по водам. На север же корабль двигали гребцы-викинги.

Тита принесла еду. Ахав сильно растолстел, несмотря на укороченный кишечник. Рукой он отрезал хлеб, ломти намазал маслом, налил чаю и погрузил ложечку в мёд. Вкус мёда напомнил ему Деби. Тогда этот вкус приносил ужасное страдание любви. Теперь же эта сладость давала успокоение.

Стяг с белым маген-давидом на черном фоне спокойно развевался над водами. Ему отвечал стяг с рисунком колоса, стяг дома Ахава и его отца – над крышей и деревянными стенами крепости на вершине горы.

На толстой большой доске, прибитой над главным входом крепость, ведущим через двор в жилище Ахава, было выгравировано на иврите: иной выдает себя за богатого, а у него ничего нет; другой выдает себя за бедного, а у него богатства много.

Ахав одной своей рукой выгравировал это изречение в форме латинской буквы V.

Этим он выполнил просьбу Титы, которая полюбила это изречение, услышав его в синагоге, когда читали Притчи Соломоновы, главу тринадцатую, стих седьмой.

Глава сорок пятая

После того, как была казнена жена Олега и погребена на дне озера, пришли дни долгого солнечного лета. Все вокруг было зелено до боли в глазах от красоты, и Тита сделалась хозяйкой дворца. Почти совсем забыла угрозы и клятвы жены Олега, но, несмотря на требование Олега, не входила в комнаты казненной, и не касалась ее пряжи.

В первые дни она не видела брата и двоюродных братьев жены Олега. Может, она просто знала, какие коридоры выбирать, чтоб с ними не сталкиваться, или они выбирали окольные пути. Но все же в один прекрасный день они столкнулись. Однажды утром Тита бежала вниз по ступеням, на завтрак, и в трапезной встретила брата казненной. От неожиданности замерла, и кровь отлила от ее и так белого лица.