Читать книгу "Иисус. Возвращение из Египта - Энн Райс"

Женщинам в Назарете приходилось работать гораздо больше, чем в Александрии, ведь там у них была возможность каждый день покупать свежий хлеб и овощи, а иногда и готовую похлебку. Здесь же, чтобы испечь хлеб, они вставали с рассветом. Воду не развозили по домам, и женщинам надо было ходить за ней к ручью за деревней. Кроме того, на их плечи легла уборка комнат на верхних этажах, в которых пока никто не жил, мытье сколоченных Иаковом скамеек, подметание двора и земляных полов во всем доме.

Земляные полы в Назарете ничем не отличались от александрийских, только здесь они были более утоптанными и поэтому не такими пыльными. А вот ковры в нашем доме оказались замечательными: мягче и толще, чем египетские. С большим удобством мы откидывались на ковры и подушки после вечерней трапезы, чтобы отдохнуть.

И вот, незаметно для нас, поглощенных работой, наступил священный день отдохновения — суббота. Но женщины были готовы к нему: они запасли праздничные блюда, главным из которых была сушеная рыба, замоченная в вине и затем обжаренная, а также финики, орехи (раньше я их никогда не пробовал) и свежие фрукты с окрестных полей и садов, а еще оливки и много других вкусных вещей.

Все это разложили на блюда, после чего зажгли светильник, чтобы пригласить субботу в дом. Это было обязанностью моей мамы, и она прочитала негромкую молитву, поднося к лампе огонь.

Мы все прочитали благодарственные молитвы за наше возвращение домой и приступили к занятиям, все вместе, с пением, разговорами и довольными улыбками. Ведь это была наша первая суббота в этом доме.

Занимаясь, я одновременно думал о том, что Иосиф сказал Филону: суббота делает из всех нас ученых. Она делает из нас философов. Я не очень точно представлял себе, кто такие философы, но слышал это слово и раньше. Я предполагал, что оно относится к людям, которые изучают Закон. Учитель в Александрии как-то сказал, что Филон — философ. Да, все сходится.

А теперь мы все стали учеными и философами — в этой большой комнате, убранной и вымытой, свежие после омовения и погружения в микву, в чистых одеждах, и все это было сделано до заката. Иосиф читает, сидя возле лампады, от которой сладко пахнет оливковым маслом.

Да, и еще у нас, как у Филона, есть свитки, хотя не так много — нет, не так много. Но все же они у нас есть, я не знаю, сколько именно, потому что они все хранятся в сундуках, ключи от которых держат при себе Иосиф и Старая Сарра.

А часть свитков спрятана — захоронена под землей, в погребе, куда нам, детям, пока не разрешают заходить. Если на дом нападут разбойники или если в доме будет пожар (одна мысль об огне заставила меня поежиться), то эти свитки не пропадут.

Как же мне хотелось взглянуть на этот подвал! Но мужчины сказали, что он очень обветшал и нуждается в ремонте и поэтому малышам туда спускаться пока нельзя.

До начала субботы Иосиф достал и разложил перед нами некоторые из свитков. Часть из них были совсем старыми и обтрепанными по краям. Но все они были правильными и нужными.

— Запомните же, больше мы не читаем по-гречески, — сказал Иосиф, обводя нас взглядом. — Здесь, на Священной земле, мы читаем только на иврите. Нужно ли объяснять кому-нибудь почему?

Мы дружно рассмеялись.

— Но что же мне делать с книгой, которую мы все так любим? Она ведь написана на греческом языке!

Иосиф поднял один из свитков. Это была Книга Ионы. Мы захлопали в ладоши и стали просить почитать нам ее.

Он тоже засмеялся. Больше всего на свете он любил, когда все мы собирались вокруг него и слушали, как он читает. А у нас давно не было возможности вот так посидеть.

— Скажите же, что мне делать, — попросил он, — Почитать вам ее по-гречески или пересказать на нашем языке?

Снова мы захлопали в ладоши, радостные, что услышим, как Иосиф пересказывает историю Ионы. Мы обожали слушать, как он это делал. И в действительности он никогда не читал нам ее только по-гречески. В какой-то момент он всегда откладывал книгу и дальше пересказывал ее сам, потому что очень любил ее и знал наизусть.

Иосиф с воодушевлением приступил к рассказу о том, как Господь призвал пророка Иону и повелел ему проповедовать в Ниневии («Это великий город!» — заметил Иосиф, и мы повторили за ним). Но что сделал Иона? Он попытался убежать от Господа. Может ли хоть кто-нибудь убежать от Господа?

Он прибыл к морю, нашел корабль, отправляющийся в далекие земли. Однако маленькое судно попало в ужасный шторм. И все иноверцы принялись молить своих богов о спасении, но море бушевало, бросая на путешественников дождь, гром и черные тучи.

Шторм продолжался так долго, что моряки стали тянуть жребий, чтобы узнать, кто виновник такой непогоды, и жребий указал на Иону. Но где же он? А он крепко спит в трюме корабля.

— Так ты спишь, незнакомец? Храпишь в трюме нашего корабля? — произнес Иосиф, изображая сердитого капитана.

Мы засмеялись и захлопали, а он продолжал:

— Как же поступил Иона? Он рассказал морякам, что ослушался Господа Бога, сотворившего этот мир, и что нужно бросить его в море, потому что он ныне бегает от лица Господа и Господь рассердился. А что сделали моряки? Выбросили Иону в море? Нет! Они стали грести изо всех сил, чтобы доплыть до суши, но…

— Но шторм продолжался! — хором подхватили мы.

— И они стали молиться Господу в страхе перед Ним, и что они сделали?

— Они сбросили Иону в воду!

Иосиф посерьезнел, сощурился.

— Да, моряки испугались Господа и принесли Иону в жертву, и он опустился в глубины морские, где Господь сотворил огромную рыбу, чтобы она…

— Проглотила Иону! — воскликнули мы.

— И Иона провел в животе кита три дня и три ночи!

Мы притихли. Хором, повторяя за Иосифом, мы произнесли молитву, которую Иона послал Господу, прося о спасении. Мы знали ее наизусть, на нашем родном языке, и знали ее на греческом языке. Вместе с детьми молитву прочитали и мужчины, и женщины, что сидели с нами.

— До основания гор я нисшел, земля своими запорами навек заградила меня; но Ты, Господи Боже мой, изведешь душу мою из ада.

Я закрыл глаза, когда мы дошли до этого места:

— Когда изнемогла во мне душа моя, я вспомнил о Господе, и молитва моя дошла до Тебя, до храма святого Твоего…

Я вспомнил о храме. Я вспомнил не о толпах внутри его и не о человеке, пронзенном копьем, а об огромной массе мрамора и золота, сияющего на солнце, о песнопениях верующих, накатывающих, как волны на берег, — я видел, как морские волны набегают одна за другой, одна за другой, а наше судно качается на якоре, и волнам нет конца…

Я так глубоко погрузился в свои воспоминания о воде, бьющей о борт корабля, о пении, стихающем и усиливающемся вновь, что когда очнулся, то оказалось, что история Ионы уже подходит к концу.

Теперь Иона сделал все так, как велел ему Господь. Он пошел в «великий город Ниневию» и стал кричать: «Еще сорок дней, и Ниневия будет разрушена».