Читать книгу "В Швеции - Ганс Христиан Андерсен"

Фалуне, где насыщенный серой воздух был единственно здоровым. Охряно-желтый поток бежит ручьем меж домами, кои приобрели особый оттенок от дыма, подымающегося из рудников и плавильных печей, медный дым проник даже в церковь: стройные церковные колонны от него потемнели. Когда мы приехали, неожиданно разразилась гроза; но это громыханье и молнии как нельзя лучше подходят к городу Фалуну, который расположился будто на краю кратера.

Мы отправились на медный рудник, что дал название всему округу — «Большая медная гора»; его богатства, по преданию, были обнаружены, когда два козла, бодаючись, ударили оземь рогами, и те окрасились медною рудой. Шли мы туда сперва по пустынной охряно-красной улице, а потом между нагромождений шлака и каменных обломков, выросших в целые валы и угоры. В плавильных печах из-под голубовато-зеленого дыма вырывались зеленые, желтые и красные языки пламени; полуголые чумазые люди ворочали раскаленные огненные массы, да так, что только брызгали искры. Мне вспомнился шиллеровский «Путь в плавильню»[175]. От накиданного грудами шлака, где снизу так и пышал огонь, валил густой серный дым; ветер гнал его через дорогу, по которой мы проходили. В дыму — и дымом прокопченные — стоят строение за строением, но только почему-то вразброску; а кругом, словно незавершенные укрепления, тянутся кучи земли и камня. Там сооружены леса и длинные, резко обрывающиеся мостки. Вращались большие колеса, длинные канаты и железные цепи пребывали в постоянном движении. А перед нами зияла огромная пропасть, называемая Великой выемкой; прежде она состояла из трех частей, но все обрушилось; нынче эта гигантская впадина походит на просторную долину; многочисленные отверстия внизу, ведущие в шахты, напоминают отсюда, сверху, черные гнезда-норки земляной ласточки на глинистых кручах. Внизу стояли две-три деревянных хижины. На дне впадины показалось несколько посетителей в горняцких костюмах во главе с провожатым, у каждого в руке горела сосновая лучина, и вот они уже снова нырнули в одно из черных отверстий. В темных деревянных домах, около которых вращались большие водяные колеса, из головокружительной пропасти, из узких глубоких колодцев начали появляться рабочие; обутые в деревянные башмаки, они стояли по двое на краю бадьи, которая была подвешена на крепких железных цепях и которую вытягивали теперь наверх. Напевая и раскачивая бадью во все стороны, они превесело подымались. Привычка делает смелым. Нам рассказали, что нередко во время подъема какой-нибудь из них, озорства ради, выходил из бадьи и усаживался средь камней на краю нависшей скалы, между тем как глубоко внизу гремели взрывы, отчего все кругом содрогалось и рядом срывались камни; а когда смельчака предостерегали, он привычно отшучивался: «Так я ж покамест ни разу еще не убился насмерть!»

В отдельных шахтах спуск производится при помощи устройства, состоящего из двух установленных рядом железных лестниц, которые попеременно движутся вверх и вниз, так что, шагнув на восходящую ступеньку слева, а затем перейдя на такую же справа, ты будешь все время подыматься наверх; спускаясь же по нисходящим ступенькам, ты в конце концов попадешь на самое дно. Нам сказали, что это очень легко, нужно только поживее перешагивать, чтобы не зажало и не раздробило ногу, а еще надо помнить, что здесь нет перил, и сбоку пропасть, в которую можно рухнуть… Самая глубокая шахта имеет по вертикали протяженность более ста девяноста саженей; а впрочем, сказали нам, здесь совсем неопасно, нельзя только падать в обморок и нельзя бояться. С горящим факелом вниз спустился один из штейгеров, пламя осветило темную горную стену и мало-помалу превратилось в слабое сияние, которое вскоре исчезло. Нам рассказали, как за несколько дней до нас сюда пробрались пятеро не то шестеро школьников и стали забавляться тем, что в кромешной тьме переходили со ступеньки на ступеньку по этим будто ожившим лестницам; под конец они уже не различали, где верх, а где низ, и принялись кричать и звать на помощь; на сей раз они отделались счастливо.

Возле одного из отверстий пошире, прозванного «Толстым Мадсом», есть богатые залежи медной руды, еще не тронутые; наверху большое здание; здесь в 1719 году в пропасти нашли тело молодого горняка, казалось, он упал туда в тот же самый день, настолько он не изменился, однако же никто его не признал; тут вышла вперед старая женщина и разрыдалась; умерший был ее жених, пропавший сорок девять лет тому назад; она стояла сморщенная и состарившаяся, а он был такой же молодой, каким она его видела в последний раз{23}.

Мы направились к «Теплице», как зовется место, где выращивают купорос. Подобно длинным кускам травяно-зеленого сахара нарос он на длинные прутья, поставленные стоймя в кипящую воду. Пар был неимоверно едок, воздух здесь обкладывал язык, ты шел, словно бы держа во рту ложку, покрытую медной «ржавчиной». Выйдя оттуда и вновь очутившись в разжиженном медном дыму под открытым небом, мы воистину освежились.

Насколько эта, рудничная, окрестность города насыщена испарениями, выжжена и лишена растительности, настолько свежо и зелено и обильно на другом конце Фалуна; высокие густолистые деревья близко подступают к крайним домам. Ты сразу же оказываешься в свежем еловом и березовом лесу, что примыкает к озеру и тянется до синеющих вдалеке горных вершин возле Сетера. Тамошние жители поведали бы тебе об Энгельбректе и его доблестных далекарлийцах, о невероятных странствиях Густава Васы и показали бы памятные места. Но мы останемся здесь, в этом окутанном дымом городе, с темными домами его тихих улиц. Была уже почти полночь, а мы все еще бродили по нему и забрели на площадь. В одном доме справляли свадьбу, и под окнами собралась большая толпа, впереди стояли женщины, несколько отступя — мужчины. По старому шведскому обычаю они выкликали невесту и жениха, и те вышли, им ничего более не оставалось; по обе стороны стали невестины подружки со свечами в руках. То была целая картина: невеста с потупленными глазами, улыбающийся жених и юные подружки невесты со смеющимися лицами, а народ говорил: «Повернитесь-ка маленько! а теперь спиной! а теперь лицом! Жених, а ну-ка перевернись, невеста, а ну-ка поближе!» И новобрачные поворачивались, и замечаний хватало; правда, то было к похвале и чести, но так оно не всегда; бывает, что для молодых настает мучительный, ужасный час; если они не угодят публике, или же публика не одобряет партию либо имеет что-то против самих молодых, то они об этом узна́ют; и, пожалуй, услышат вдобавок какую-нибудь грубую шутку, которая вызовет общий хохот. Нам рассказали, что даже в Стокгольме несколько лет назад в низших классах еще держались