Читать книгу "Огненная река - Питер Хеллер"

обрыв, который теперь сплошь состоял из одних валунов – не осталось и следа белой пенистой стремнины, – дважды щелкнул поводьями, направил лошадь через него, и они выехали из каньона. Вот и все. Он не смог заставить себя подниматься обратно. Поговорил с одной дамой в Энкампменте, у которой во дворе было две лошади, и она позволила ему ненадолго оставить Герцога, пока сам он с парочкой рыбаков на попутке вернулся к своему грузовику. Он еще раз взглянул на реку, текущую низко и прозрачно, и поехал в город, чтобы забрать свою лошадь. В трейлере был запас сена и овса, он накормил и напоил Герцога, завел его внутрь и поехал домой. Он плакал по дороге. Один или два раза, а может быть, и больше. В Хот Салфер Спрингс он плакал так сильно, что дорога расплывалась перед глазами. Он не знал почему, почему именно там. Он никогда не рассказывал об этом своему отцу.

Теперь он глубоко вздохнул, поежился и застегнул молнию. Потянулся и посмотрел на небо. По ту сторону реки и ниже по течению, высоко, где-то над тем местом, где должен был быть огонь, висело бледное облако, которое дрейфовало, удлинялось и складывалось в высокую завесу мягчайшего света, оно бесшумно распространялось по северному небу, пока он наблюдал. Облако пульсировало внутренним сиянием, словно живое, а затем каскадом обрушивалось к горизонту и переливалось зеленым. Бледно-зеленый водопад чего-то сверкающего, который распространился по всему сектору и пел, падая, при полном отсутствии звука, вещества, воды или воздуха. На прошлой неделе они иногда видели то, что выглядело как легчайшие движущиеся облака, но это было другое. Теперь дуга более зеленого света вырвалась из вершины водопада, пересекла течение Млечного Пути и зажгла розовый вихрь на юго-востоке, который вздымался и опадал, как гребень волны. Джек вздрогнул. Северное сияние только что продемонстрировало, что будут делать жар и искры, когда преодолеют реку. Это было как предзнаменование, нет, даже больше – как предварительный просмотр – и казалось, что каждый звук и вздох ночи были наполнены песней – и в то же время безмолвны. Это было ужасно и невыразимо прекрасно.

Винн рассказывал ему, что кри и другие северные народы думали об огнях, как о духах мертвых, которые смотрят сверху вниз, осуждая живых. Поэтому, когда появлялось северное сияние, люди держали скверно ведущих себя детей запертыми в домах, чтобы не оскорблять взор предков. Джеку это показалось забавным. Он полагал, что плохой ребенок – или взрослый, если уж на то пошло, мог вести себя скверно внутри с таким же успехом, что и снаружи, и что если предки могли устроить подобное шоу, то у них, по идее, должны были иметься тепловые датчики или что-то в этом роде, чтобы отслеживать плохих детей, прячущихся в иглу, палатке или хижине. Это заставило его снова подумать о мужчине по имени Пьер.

Вот уж кто точно был плохим. Он уже дважды на полном серьезе пытался убить их. Один раз – лишив еды и снаряжения, другой – устроив наглую засаду. Его поражало, что Винн все еще медлил с окончательным суждением. Чего он ждал? Пули в лоб? Да даже получив ее, он мог бы сослаться на испуг этого человека, он мог бы настаивать на том, что этот человек был убежден, что они, Винн и Джек, похитили его жену.

Вот те предки там, наверху, они знали все наверняка. Джек не сомневался, что сегодня вечером они тоже смотрели на этого человека свысока, и, если они хотели наказать его, если Джек должен был стать орудием их мести, он был бы рад услужить. Нахрен Пьера. Он бы всадил в него пулю в знак полной взаимности, и даже если бы это его не прикончило, он был бы счастлив связать этого человека, как теленка при клеймении, и отбуксировать вниз по реке на бревенчатом плоту, захлестываемом волнами. С радостью бросил бы его под ноги старейшинам, или совету, или выборщиками, или кто у них там в Вапаке, где все названия должностей звучат так, как будто они могут вызвать канадскую полицию, а могут и не вызвать. Правосудие тундры. Женоубийца. Что же там было за специальное слово? Винн посещал дополнительные уроки латыни, надо бы спросить у него.

Джек снял винтовку с плеча, взялся за нее обеими руками и осмотрел лагерь. Огонь: краеугольный камень уязвимости, цель, столь же заметная, как яблочко в тире. Женщина, спящая там. Отсюда он мог видеть верх шерстяной шапочки, красную кисточку, верхний спальный мешок, мерно колышущийся в такт ее дыханию. Ладно. В стороне, в колеблющемся свете пламени, синяя палатка. Ну хоть не желтая. Винн внутри нее. Он знал своего приятеля – тот спал как убитый. Нет, не так, забудьте: как бревно, как ангел. Джек почувствовал, что улыбается. Винн вполне тянул на ангела. Обычно он засыпал, как только его голова касалась подушки или свернутой куртки; он спал легко и крепко, потому что, как полагал Джек, его совесть была чиста, он верил в неотъемлемую доброту Вселенной, и поэтому чувствовал себя убаюканным ею.

Уму непостижимо. Вот о чем думал Джек. Представлял, каково это – воспринимать мир таким образом. Как будто Бог держит тебя на ладони своей всемогущей руки или что-то в этом роде. Винн находил время посещать все курсы философии, какие хотел, и он прослушал несколько; он читал аргументы Канта, трактаты Шопенгауэра и Ницше, и он был действительно взволнован ими, пытался пересказать их Джеку, но в конце концов, хотя он ни в малейшей степени не считал себя религиозным, Винн поставил бы все на доброту. Это ведь даже не было пари со вселенной, не так ли? Это вообще не было его решением. Винн плавал в ней, как рыба, которая понятия не имеет, что такое вода. Вселенная убаюкивала его, она убаюкивала всех существ, все должно было получиться. Существа страдают, это отстойно; он сам страдает, это, безусловно, тоже отстойно; но стоит лишь отойти достаточно далеко и посмотреть на проблему со стороны, как все само собой устроится.

Отчасти такая точка зрения повергла Джека в благоговейный трепет. Но только отчасти; как правило, она сводила его с ума.

Он вспомнил, как однажды навещал семью Винна в Патни. Это было прошлой осенью, осенью их первого курса. Младшая сестра Винна, Джесс, которая явно была сюрпризом для всех, повсюду следовала за ними. Ей было десять. Если они садились погреться у дровяной печи, она тоже садилась. Если Джек собирался затянуться, она