Читать книгу "1794 - Никлас Натт-о-Даг"

— А как насчет того… короче, вписать меня в ведомость?

Исак Блум хотел засмеяться, но ограничился хмыканьем. Из осторожности. Береженого, как говорится…

— С какого резону? Ты что, хочешь заняться делом фру Коллинг? Шутишь?

— Не шучу. На полном серьезе. Если у меня будет хоть что-то позванивать в кармане, смогу поспрашивать тут и там. Много мне не надо. А лучше сказать, вообще ничего не надо. Только расходы покрыть.

Блум поморщился. Тиски, в которых беспомощно трепыхались его пальцы, сжимались все сильней. Кардель притянул его к себе и произнес почти шепотом:

— Блум… мне плевать, что ты обо мне думаешь, но я не вор. И не попрошайка. А что касается тебя… мне кажется, ты в душе справедливый парень. Хотя, признаюсь… делаешь много, чтобы никто это не заметил. Маргарета Коллинс была у тебя тоже, ты слышал ее рассказ. И если никто другой не желает ей помогать, разве она не заслужила, чтобы хотя бы я… Или деньги управления так и будут лежать в сундуке, пока Ульхольм их не обнаружит и не найдет способ прикарманить?

— Коллинг… да. Замечательная женщина, достойна всяческого уважения и тем более сострадания. И хочет-то она немного… всего-то узнать, что случилось с ее дочерью. Но ее положение, каким бы ужасным оно ни было, выглядит безнадежным… — произнес Блум и задумался.

Чересчур хитроумным его не назовешь, подумал Кардель. Все написано на физиономии.

— Хорошо, Кардель, — решился Блум. — Но под честное слово: каждый рундстюкке пойдет в дело.

Кардель кивнул и отпустил руку. Блум поморщился и начал было растирать онемевшие пальцы, но Кардель опять ухватил его ладонь и потряс.

— Вот и договорились.

Кардель знал, куда идти. И нашел их без труда — в одном из переулков, поднимающихся на дворцовый холм от Большой Западной. Стайка беспризорников сидела на удивление правильным полукольцом у фасада одного из богатых купеческих домов. Большинству не хватало нескольких лет до пышного празднования десятилетнего юбилея, но старшему наверняка не меньше пятнадцати. Возраст выдавали не только обильные угри: он был самое малое на голову выше остальных. Держал за шиворот одного из своих вассалов и с заметным злорадством отвешивал ему оплеуху за оплеухой.

Карделю всегда было интересно — как возникают эти ватаги? Он прекрасно знал: далеко не у всех нет крыши над головой. Были среди них и дети ремесленников, но у родителей не было ни времени, ни желания заниматься детьми. Какие еще дети — и так по горло работы. А другие и в самом деле беспризорники: спят где придется, у них нет ни родителей, ни опекуна, живут попрошайничеством и быстро сходят в могилу от первой же лихорадки. С родителями или без, все они нищие — это объединяет крепче, чем объединяют масонов их таинственные и торжественные ритуалы. Если, не дай Бог, на глаза им попадется мальчуган без родителей, в чистой сорочке и с подметками без дыр — пиши пропало. Волчий закон — право сильного. В безопасности только тот, у кого ничего нет. Те, кому не повезло, кто родился слишком хилым, мажут рожицы грязью из канав, в надежде, что их побрезгуют трогать. А там, глядишь, подрастут немного и сумеют себя защитить.

Кардель долго смотрел на вожака, искал случая встретиться с ним взглядом. Или когда тот, по крайней мере, заметит, что в руке пальта между большим и указательным пальцем зажат шиллинг.

Наконец паренек встал и начал осторожно приближаться — в точности как зверь, почуявший добычу, но пока не решивший, по зубам ли она ему.

— Ты знаешь, кто я? — негромко спросил Кардель. Паренек кивнул.

— На той неделе в трактире у меня сперли протез, пока я спал. Либо ты, либо кто-то из твоей шайки. Мне он нужен. Протез.

— Сначала деньги.

Кардель протянул ему шиллинг. Вожак сделал выпад, по Кардель молниеносно убрал руку за спину.

— Получишь со временем… но сначала хочу предупредить. Когда вы меня обокрали, я спал, а спящего кто хочет может обидеть. Но сейчас я не сплю. Трезв и опасен. И обещаю: если вздумаешь меня надуть, пожалеешь. Город между мостами невелик, найти человека — вопрос времени. Может, пару часов. Самое большее — день или два. Возьму за шкирку, оттащу на ступеньки Биржи, сниму штаны и выпорю по голой заднице на глазах у всех. Тебя засмеют.

Парень молча проглотил слюну.

— Ну и подавись своим шиллингом.

— Я что-то не помню… разве я сказал, что у тебя есть выбор? Значит, неудачно выразился.

— Они се выбросили… в Мушиный парламент.

Мушиный парламент… Никто не знает, насколько глубока свалка отбросов и дерьма у Зерновой площади. И она не убывает, хотя ежедневные паромы грузят так, что палуба оказывается чуть ли не под водой. Наверняка не меньше четырех саженей. Излюбленная, между прочим, тема для городских спорщиков. Хотя никто даже не сомневается: не меньше четырех саженей. Если дело дойдет до пари, на меньшую глубину никто и рундстюкке не поставит.

Кардель подумал.

— Хорошо. Два шиллинга. Твоей шайке хватит пару раз досыта нажраться. Но ты будешь стараться больше всех. И если услышу, что мухлюешь, — упаси тебя Бог.

7

Кардель несколько раз грохнул в дверь вновь обретенной дубовой рукой — уже на следующее утро протез лежал у него на пороге. Постучал — и с удовольствием ощутил его успокаивающую тяжесть. Перепуганные уличные озорники кое-как отмыли протез в грязной воде. Но, к неудовольствию Карделя, кто-то из них острием ножа выцарапал на деревянной ладони изображение мужского органа. Отмыть его, разумеется, не удалось, а скрести ножом не решились.

Постучал еще раз — и опять никто не ответил. Приложил ухо к филенке и услышал храп.

Вдова Бергман долго не соглашалась открыть дверь своим ключом. Только когда Кардель намекнул, что пришел по поручению полицейского управления, порылась в кармане, достала гремучую связку ключей и с невероятной медлительностью начала пробовать один за другим, пока не нашла нужный.

В нос ударил хорошо знакомый запах. Раньше даже казалось: это не посторонний запах, а уже его собственный. Запах дешевого кабака, где трактирщики торопятся поскорее напоить гостей, в надежде, что те не заметят ни месяцами не метеные полы, ни пропитанные остатками пойла опилки, ни застоявшегося запаха мочи — посетители терпели до последнего, а когда терпеть уже не было сил, опорожняли пузырь рядом с бочкой, за которой сидели. Тут же рядом блюют перепившие…

Он прикрыл дверь, оставив маленькую щелку, и поблагодарил хозяйку. Решил избавить ее от зрелища безжизненного тела постояльца.

— Мой приятель маленько… переосвежился. Позвольте мне позаботиться, чтобы он привел комнату в порядок. Он вам должен за комнату?

— Нет… до воскресенья все уплачено.

Бутылки валялись повсюду. Единственное, что доказывало, что перед ним не покойник, — хриплое, булькающее дыхание Эмиля Винге. Он валялся на полу — хотел, видно, лечь, но промахнулся. Ему еще повезло, отметил Кардель со знанием дела. Во-первых, от всего того, что из него вылилось, не пострадал матрас, а во-вторых, каким-то чудом ему удалось приземлиться на живот — иначе непременно бы захлебнулся собственной рвотой. Он поднял руку бесчувственного Винге и отпустил. Рука с противным стуком упала на пол. Незначительное событие ни на секунду не привлекло внимания обладателя этой неживой руки.