Читать книгу "Письма сыну - Евгений Леонов"

Вот она – тишина одиночества.

Не хочу тебя волновать, но врачи опять пристали: в больницу, в больницу. Может, лягу ненадолго, устал отбиваться. Съемки у Данелия закончили, несколько дней еще озвучивания, и все. Что за фильм получился – не знаю, грусть какая-то в нем сидит, хотя и комедия. Назвали – «Слезы капали».

Гия всегда о тебе спрашивает, привет передает. Когда начинаешь работу с ним, думаешь, сколько мучений! А когда закончили – пустота. Вот бы тебе такого друга, такого режиссера. Впрочем, все будет, все еще впереди. Скоро вернешься, может быть, нам предстоит сниматься в одном фильме. Или спектакль сведет нас на одной сцене. Я стану за твоей спиной, как живой лес вместо рисованного задника; как старый дуб раскину руки; как орел подставлю крылья тебе – ничего не бойся, сынок!

Андрюша, комик произносит патетические слова – что делают зрители? Они хохочут!

Отец

Нинель Исмаилова Евгений Леонов, с которым мы не расстаемся

Все, кто знал Евгения Павловича Леонова по жизни, прежде всего коллеги и друзья, но и те, кому он известен и мил как артист, не сомневались в его исключительных человеческих качествах, можно сказать – верили в них горячо. Вспомним, каким он был: консерватор в вопросах семьи, морали, традиции. Конечно, он никогда ничего подобного не заявлял, но, вспоминая его экранный образ, его роли в театре, интервью журналистам в разные годы, наконец, доверительные «Письма сыну», каждый это понимает.

«Письма» впервые печатались на страницах «Известий», «Учительской газеты» и журнала «Театр», потом вышла маленькая книжечка в московском театральном издательстве. Это было начало девяностых, говорили, что у нас в стране дефицит отцовской любви. Многие дети жили в неполных семьях, и доброта Леонова согревала их. Шли годы, десятилетия, к «Письмам» возвращались разные издательства. Теперь уже Андрей Леонов играет добрейшего и наивного до нелепости многодетного папашу в сериале «Папины дочки», где проблема «отцы и дети» взята в комедийном ключе, все это вроде бы и не так серьезно… Однако снова и снова возникает интерес к задушевному слову любимого артиста. Почему? Хороших, правильных слов сегодня в избытке – на телевидении, радио, в Интернете; немало умелых и темпераментных ораторов среди артистов и политиков, но слова их не достигают сердец, и поправить это, помочь, изменить никакими придумками невозможно. Дефицит цельных личностей! Редко мы видим, что человек живет так, как проповедует.

За всю жизнь Леонов не отступил ни разу от кодекса чести чеховского интеллигента, поэтому его незамысловатые уроки любви остаются в поле внимания. Он считал, что жизнь всех нас испытывает на прочность, надо выдержать. Часто повторял Мандельштама: «Маленькая подлость ничем не отличается от большой». Поэтому и не давал спуску ни себе, ни сыну, ни коллегам. Но артист не любил грубости ни на сцене, ни в жизни, его отношение к человеку при всей строгости было нежным.

Всенародная любовь к Леонову, его огромная популярность в нашей стране не кажутся загадкой тому, кто знает творческий путь артиста, видел и помнит его фильмы, спектакли, у кого перед глазами стоят его персонажи, веселые и печальные, лукавые и наивные, смелые, нелепые и смешные, очень трогательные, очень чистые, устремленные к добру. Герои Леонова – это тоже он сам в разных ликах. Они стоят гурьбой за его спиной, высовываясь и подмигивая нам, то подкрепляя какую-то мысль письма, то оспаривая ее.

Евгений Леонов пришел в искусство вовремя. Середина пятидесятых годов была отмечена поисками достоверности на сцене и в кино. Правдивое слово о жизни простого человека, «очеловечивание героя» – вот что становилось ценным. Атмосфера тех лет выдвинула на первый план артистов, главная сила которых в простоте и естественности. Безыскусственность отличает только тех артистов, которые способны довериться собственной органической творческой природе, считал Станиславский. Леонову это удавалось как немногим, доходило до того, что поступки его персонажей зрители приписывали доблести артиста, а его личные свойства – достоинствам произведения. Постоянство нравственной позиции и вера в то, что именно реализм – самая большая сила в искусстве, определяют человеческий и художественный феномен Евгения Леонова. Сегодня интерес к творчеству артиста объясняется не в последнюю очередь тем, что он из тех, кто усвоил школу Станиславского и был верен ей. Не следует забывать, что русская актерская школа – величайшее явление мировой культуры.

Леонов не искал другой школы, Станиславского ему хватило на всю жизнь, с ним он мог двигаться в любую сторону за режиссерами и не терять почву.

Леонов снимался в кино еще до того, как определилась его актерская биография, играл эпизодические роли, которые опирались преимущественно на комедийно-лирическое дарование артиста. А по-настоящему актерская биография Леонова началась в театре. В пьесе М. Булгакова «Дни Турбиных», поставленной М.М. Яншиным в Театре имени К.С. Станиславского, Леонов сыграл Лариосика. Эта знаменитая роль в знаменитой пьесе счастливо раскрыла возможности Леонова. То, что Леонов мог играть Лариосика, сейчас понимает каждый. Когда же приступали к репетициям и эта сложнейшая роль, уже вошедшая в историю театра, роль, блестяще исполненная Михаилом Яншиным на сцене МХАТ, была поручена совсем молодому актеру, – тогда не многим было открыто, что актер может с ней справиться. Но вера Яншина в Леонова имела решающее значение. Яншин отдал Леонову все, что успел понять и сделать в искусстве. Можно сказать, что Леонов получил Станиславского через одно рукопожатие, ведь Яншин действительно наследник по прямой самого создателя Системы, заложившего основы науки о театре.

…В исполнении Леонова Лариосик был существо душевное, чистое, непосредственное в проявлении чувств, хотя смелость открыто говорить о своей любви ни в коей мере не была ему присуща. Просто в сиянии его глаз, неотступно следующих за Еленой и всегда в смущении опускающихся, как только взор ее обращался к нему, было все-все сказано. Не любить, не жалеть леоновского Лариосика было невозможно. Но главным был тот особый мир, который нес в себе его герой. Едва появлялся Леонов, как все – на сцене и в зале – до осязаемости реально ощущали этот дивный, особенный мир – мир душевной щедрости и чистоты. Лариосик Леонова-Яншина явил пример гениального сотворчества. На следующий день после премьеры театральная Москва определила, что Леонов – «второй Яншин».

В сознании Леонова искусство – не просто развлечение для людей, ему хотелось, чтобы искусство было школой человечности. Он был мягок и милосерден даже к сатирическим своим созданиям, потому что не допускал мысли о безнадежности какого бы то ни было человека. Каким бы скромным и смешным ни был его персонаж, отношения актера с персонажем не были бесстрастными. Леонову не нужен грим с наклейками, толщинки и масса других приспособлений и «хитростей», – на сцене или перед камерой уже во время репетиций можно было заметить, как у него начинают меняться взгляд, фигура, ритм дыхания и движения, а это как раз и есть перевоплощение. Формула Станиславского – «театр перевоплощения на основе переживания» – стала художественной религией Леонова. «Творчество, не освещенное, не оправданное изнутри чувством и переживанием, не имеет никакой цены и не нужно искусству», – писал Станиславский. И Леонов всегда помнил об этом.