Читать книгу "Тюдоры. От Генриха VIII до Елизаветы I - Питер Акройд"

Когда Норфолк и другие переговорщики предстали перед монархом в Виндзоре, поначалу Генрих обрушился на них с гневными обвинениями за пощаду предателей; впрочем, по прошествии времени он успокоился и принялся писать ответы на жалобы паломников. «Перво-наперво, — писал он, — сколь бы трогательно ни звучали призывы к сохранению веры, условия их настолько расплывчаты, что их выполнение не представляется возможным». Генрих тем не менее воспользовался этой расплывчатостью формулировок, чтобы заявить, что он больше, нежели любой другой король, был привержен сохранению чистоты веры. Он бросил им вызов, дав понять, что на попятную не пойдет. «Сего ради, — предупредил их он, — памятуйте впредь об обязанностях подданных перед своим королем и сувереном и не вмешивайтесь более в дела, которые вас не касаются». Поразмыслив один день, однако, король решил, что разумнее всего занять выжидательную позицию, нежели открыто выступить против йоркширцев. Среди мятежников по-прежнему царил воинственный настрой, и «дикари» с севера были готовы в любую минуту примкнуть к их рядам.

Генрих отправил послание лорду Дарси, подговаривая его путем какой-либо хитрости похитить или убить Аска; Дарси ответил отказом, заявив, что «предательство или коварство по отношению к кому бы то ни было» противоречит его принципам чести. Этот дерзкий ответ сослужил ему медвежью услугу. Некоторые полагали, что Дарси, чья верность и без того вызывала серьезные подозрения, встал на сторону приверженцев старой веры. Утверждали, что он якобы слишком легко сдал врагу замок Понтефракт. Король заподозрил, что многие представители северного дворянства тайно пособничали восстанию, и соответствующая реакция не заставила себя долго ждать. По сообщениям двух свидетелей, Дарси, услышав новости о линкольнширском мятеже, заявил: «А, значит, народ восстал в Линкольншире. Бог в помощь. Жаль, что они не затеяли это тремя годами раньше — мир был бы гораздо лучше, чем он есть сейчас». Его час расплаты был уже не за горами.

Из северных графств по-прежнему доносились слухи о народных волнениях и сходках. Еще большую тревогу, с точки зрения королевского двора, вызывали новости о том, что копии петиции паломников распространились по всему Лондону. Аск и его соратники встречались в Йорке и Понтефракте. Генрих отдал приказ Норфолку вернуться на север и потребовать незамедлительного подчинения мятежников. Ответ герцога, что подобный благоприятный исход противостояния невозможен, привел короля в ярость. Его гнев был направлен как на самого Норфолка, так и на бунтовщиков. Он считал, что герцог проявил слабость и нерешительность, и даже стал подозревать его в пособничестве жителям севера. Несмотря на все это, он ясно осознавал сохранявшуюся угрозу. Генрих пообещал полное помилование и даже собрание парламента в Йорке для обсуждения требований противников; он тянул время, тайно готовя войско, чтобы сокрушить их на поле битвы.

Норфолк провел еще одну встречу с Аском и его союзниками. Он согласился, что король попал под дурное влияние Кромвеля и той ведьмы, Болейн; Благодатное паломничество открыло ему глаза на их бесчестные интриги; впрочем, монарх не был намерен санкционировать петиции, навязываемые силой. Если паломники разойдутся с миром, он благосклонно рассмотрит их требования. В отношении роспуска монастырей Норфолк заявил, что они будут восстановлены до следующего созыва парламента, на котором решится их окончательная судьба. По правде говоря, это была очередная ложь, хотя Генрих и без того уже дал понять, что способен наобещать что угодно. Мятежникам объявили всеобщую амнистию. Этого было достаточно. Аск отправился в Понтефракт и убедил собравшихся в том, что они достигли своих целей. Он сорвал с себя эмблему Пяти Ран и заявил, что слагает с себя полномочия капитана восставших. Восстание подошло к концу.

Впрочем, обман и притворство по-прежнему оставались распространенной тактикой тех дней. В пятницу 15 декабря король передал Роберту Аску послание с одним из слуг личных покоев его величества. В нем он сообщал, что очень желает встретиться с предводителем мятежников, которому давеча даровал помилование, и открыто обсудить причину и обстоятельства восстания. Возможность реабилитировать свою репутацию показалась Аску весьма привлекательной. Как только Аска представили королю, тот встал и заключил его в свои объятия. «Добро пожаловать, мой дорогой Аск; я хочу, чтобы ты огласил свое желание перед лицом моего совета, и я исполню его».

— Милостивый государь, ваше величество позволяет тирану по имени Кромвель руководить вашими действиями. Всем доподлинно известно, что если бы не он, то семь тысяч священников, пополнивших ряды моего войска, не превратились бы в обездоленных скитальцев, коими стали.

Король даровал мятежнику накидку из алого атласа с королевского плеча и попросил подготовить историю событий последних месяцев. Возможно, Аску могло показаться, что король мысленно разделяет его позицию по важнейшим религиозным вопросам. Однако Генрих обвел его вокруг пальца. У него не было ни малейшего намерения остановить или обратить вспять процесс упразднения монастырей; он не собирался отменять никаких действующих религиозных законов; и уж тем более в его замыслы не входил созыв парламента в Йорке. Тем не менее Аск мог оказаться ему полезным. До совета доходили слухи о растущих беспорядках на севере; король обратился к Аску с просьбой помочь подавить волнения и тем самым засвидетельствовать свою новообретенную верность. У Генриха в самом деле были основания для беспокойства. Он получил сообщения о новых восстаниях в Нортумберленде. На дверях церквей висели манифесты. «Жители Нортумберленда, не сдавайте позиции. Не доверяйте дворянам. Восстаньте всем народом. Бог будет вашим господином, а я — вашим капитаном».

Один из этих капитанов возглавил восстание. Сэр Фрэнсис Бигод происходил из благородного северного рода, чей замок располагался в пяти километрах к северу от Уитби. Однако помимо этого он был ученым, доведенным до крайней нищеты, и утверждал, что его «научные изыскания снискали зависть и подозрения». Непосредственный свидетель событий «паломничества», он не верил обещаниям короля. Бигод, которого, возможно, лучше всего охарактеризовать как консервативного лолларда, испытывал особенную неприязнь к монастырской системе; однако он боялся за судьбу северных земель и стремился защитить их. Возможно, что дух воинственности был у него в крови; его предки ранее боролись против Генриха I и Эдуарда III.

Бигод обратился к толпе с речью о недовольстве и жалобах жителей севера, многие из которых откликнулись на его слова призывом «Сейчас или никогда!». Было решено, что мятежники возьмут под контроль Халл и Скарборо и будут удерживать их до тех пор, пока король не соберет парламент в Йорке, однако в обоих местах последователей Бигода ждал решительный отпор. Томас Кромвель отправил на север наблюдателя, который в ответном послании сообщил: «Уверяю Вашу светлость, что настроение народа переменчиво, словно погода, — я полагаю, что жители теряются в догадках и весьма озадачены; ибо они стремятся, и ищут, и жаждут чего-то, а чего — не знают сами».

Эта запоздалая волна восстаний не смогла достичь своей цели. Местные джентри, желавшие доказать свою верность королю, мобилизовали своих сторонников. Герцог Норфолк собрал войско в четыре тысячи человек, большинство из которых не так давно сражались на стороне Роберта Аска, а теперь стремились искупить свои прежние грехи. Они настигали мятежников, заманивали в засаду и чинили расправу. Один из отрядов предпринял попытку нападения на Карлайл, однако потерпел поражение и попал в плен. Норфолк обнародовал прокламацию, в которой приказывал всем бунтовщикам добровольно прийти в Карлайл и сдаться на милость короля. Так, «жалкие презренные существа», как их называли, один за другим заявляли: «Я сдаюсь из-за страха за свою жизнь»; «Я сдаюсь из-за страха потерять все свое имущество»; «Я сдаюсь из-за страха, что мой дом сожгут и погибнут мои жена и дети».