Читать книгу "Смерть Артура - Джон Рональд Руэл Толкин"

Более того, эта «аллитерационная» метрика сама по себе обладала немалыми достоинствами. Я хочу сказать, что как технику ее стоит изучать и современным поэтам. Но она также представляет интерес как исконно английское искусство, не зависящее от классических моделей (я имею в виду, по форме; я не говорю о содержании: древнеанглийские поэты тех дней зачастую использовали аллитерационный стих для переложения материала, заимствованного из греческих и латинских книг). В дни Альфреда аллитерационный стих уже был очень стар. Действительно, он восходит к временам еще до того, как англичане явились в Британию, и практически совпадает с метрикой, использовавшейся в древнейших скандинавских (норвежских и исландских) стихотворных памятниках. Огромный корпус устной поэзии о былых эпохах в северных землях был известен певцам в Англии, хотя сохранилось из него немногое, за исключением одного пространного стихотворного каталога [ «Видсид»] тем для героической и мифологической песни: списка ныне забытых или почти забытых королей и героев.

На то, чтобы подробно объяснить систему древнеанглийского стихосложения и показать, как она работает и что в ней дозволяется, а что – нет, потребуется час-другой. По сути дела, берется с полдюжины самых расхожих и сжатых формулировок обыденной речи, содержащих в себе по два основных элемента или ударения – например (строки из перевода отрывка «Битвы при Брунабурге»:

A glóry séeking (к славе стремясь[61])

B by the édge of swórds (под остриями мечей)

С from the séa lánded (по океану приплыли)

E gréat men of óld (в старину воины)

[добавилось позже: D bríght | árchàngels (яркие архангелы)]

Две из них, как правило, разные, уравновешивая друг друга, образуют полную строку. Они связаны или скреплены воедино посредством того, что обычно, хотя и ошибочно, называется «аллитерацией». Это не «аллитерация», потому что основывается не на буквах и не на написании, а на звуках: по сути дела, это краткая начальная рифма.

Главный слог – самый громкий (под основным ударением), самый высокий по тону и самый значимый – в каждой краткой строке должен начинаться с одного и того же согласного звука или с любого гласного (то есть с отсутствия согласного):

Так, in battle slaughtered as books tell us (не пало в побоище, как поведали книги)

или glory seeking great men of old (к славе стремясь, в старину воины)

или ancient authors since from the east hither (и сказители древние, с тех пор, как с востока)

В последнем примере в первой краткой строке присутствуют две начальных рифмы или «скрепы». Так бывает часто, но не обязательно. Во второй краткой строке двух быть не может. Первый значимый слог, и только он, должен быть носителем ударения или рифмы. Отсюда – немаловажное следствие: фразу всегда нужно строить так, чтобы самое значимое слово во второй краткой строке шло первым. Тем самым, конец древнеанглийской строки оказывается и более слабым, и менее громким, и менее весомым; а затем в начале следующей строки пружина снова сжимается.

Очень часто в начале новой строки повторяется в более энергичной форме или с некоторыми вариациями финал предшествующей строки:

as books tell us // ancient authors (как поведали книги // и сказители древние)

from the sea landed // over the broad billows (по океану приплыли // по вольным волнам)

Так что вся древнеанглийская поэзия богата на параллелизмы и словесные вариации.

Но, безусловно, древнеанглийский стих – это далеко не одни только звуковые модели. Это еще и лексика, и стиль. Он «поэтичен». Уже в самых ранних сохранившихся письменных образчиках древнеанглийского стиха мы обнаруживаем богатейший поэтический словарь: тогда, как и сейчас, эти слова в большинстве своем являлись архаизмами – устаревшими лексемами и древними формами, которые вышли из употребления в повседневной речи в некоторых своих значениях или полностью, но сохранились в поэтической традиции.

Кеннинги. Поэтические обороты-«загадки», иногда называемые кеннингами (это исландское слово означает «описания»), – характерная черта древнеанглийского стихосложения, особенно в произведениях, отличающихся большей сложностью, и одно из его основных поэтических средств. Так, поэт может сказать bán-hús ‘дом костей’, подразумевая «тело», и при этом заставляя вас (пусть и на краткий миг) вообразить себе дом, его деревянный каркас и балки, и пространство между ними, заполненное и залепленное глиной на старый лад, – и осознать сходство между этим домом и скелетом и плотью. Поэт может сказать beado-léoma ‘пламя битвы’, подразумевая «меч» – сверкающий клинок, что выхвачен из ножен и яркой вспышкой сверкнул под солнцем; и аналогично merehengest ‘скакун моря’, подразумевая «корабль»; ganotes bæð ‘купальня олуши’, подразумевая «море». Древнеанглийский поэт любил яркие картины, но особенно ценил в них внезапность, резкость и сжатость. Сравнений он не разъяснял. Для того чтобы понять все оттенки смысла в его словах и образах, требовались внимательность и сообразительность.

В стихотворении «Битва при Брунабурге», вписанном в «Хронику», поэт говорит о «wlance wígsmiþas», сокрушивших валлийцев – буквально это «великолепные кузнецы войны». Если угодно, вы можете сказать, что «кузнец войны» – это «всего лишь поэтический кеннинг» для «воина»; так оно и есть, если исходить только из соображений логики и синтаксиса. Но он был создан и использовался как обозначение для «воина» и вместе с тем для того, чтобы создать звуковой образ и зрительный образ битвы. Мы этого не замечаем, поскольку никто из нас не видел и не слышал битву, в которой сражались бы стальным или железным оружием, и мало кому доводилось своими глазами видеть кузнеца, кующего по старинке железо на наковальне. Лязг и звон подобной битвы разносился бы очень далеко: как если бы множество людей били молотами по металлическим пруткам или рубили окованные железом бочки; или – для тех, кому доводилось слышать такие звуки (а в те времена доводилось всем и каждому), – как будто кузнец выковывает лемех плуга или кольчужные кольца; и не один кузнец, но сотни – и все состязаются друг с другом. А на близком расстоянии мерное движении вверх-вниз мечей и секир наводило бы на мысль о кузнецах, размахивающих молотами.

Уделить еще больше времени технике древнеанглийской поэзии я не могу. Но вы, конечно же, уже поняли, насколько она интересна. Попытка переводить ее – недурное упражнение, когда учишься лучшему пониманию слов, – а наши современники в этом плане сделались вопиюще небрежны; хотя на самом-то деле перевод невозможен. Наш язык стал быстр и прыток (в слогах), но при всей его гибкости и живости он небогат на звуки, а смысл его слишком часто размыт и невнятен. Язык наших праотцов, особенно в поэзии, звучал неспешно, не слишком бегло, зато звучно, и отличался чрезвычайной плотностью и насыщенностью – по крайней мере, в устах хорошего поэта.