Читать книгу "Dagome iudex: трилогия - Збигнев Ненацкий"

докладывали, что сыновья объявили его безвольным карликом, бывали такие минуты, когда в глубине души он и сам начинал верить, будто бы отозвалась в нем кровь карликового народа. И вновь ничего не делал, чтобы усмирить мятеж, поскольку не хотел убивать сыновей.

На память знал он каждое предложение из Книги Громов и Молний. Учила та книга, что, чтобы править людьми, властитель иногда должен изображать другого, чем является на самом деле. Последние годы он притворялся безвольным, чтобы побудить сыновей действовать, заставить их обрести новые завоевания, расширить границы державы, поскольку сам он, связанный присягой со Сватоплуком и опасаясь войны с Моравской Державой, не мог проводить новых завоеваний. Он думал, что в один прекрасный день сможет заключить сыновей в твердые властные оковы. Но изображение из себя безвольного, сделалось его второй натурой. После смерти Зоэ он и вправду почувствовал себя безвольным. Ибо только лишь двух женщин любил он в своей жизни — Зифику, которой пришлось умереть по его причине, и Зоэ, которую отобрала у него судьба. Он чувствовал, что никогда уже не полюбит никакой женщины, но и не мог воскресить в себе любви к власти. Ужасной казалась ему мысль, что, как это было ему предсказано, будет он жить очень долго, но жизнь эта будет наполнена лишь печалью одиночества. Охватило его тогда чувство изнеможения властью, и если бы в тот момент появился на Вороньей Горе кто-либо из его сыновей, прежде всего — Авданец, опустился бы он перед ним на колени и вложил бы голову под его посеревший и потертый белый плащ, быть может, даже добровольно отдал бы ему Священную Андалу, точно так, как это сделал Пепельноволосый. К сожалению, не прибыл тогда на Воронью Гору никто из его сыновей, лишь доходили до Пестователя известия, что возле града Серадз накапливаются войска, что там над ним насмехаются и собираются силой стащить его с трона.

И вот пришел месяц травень, потом — май, и вот наступило начало месяца сбора черва. На Воронью Гору прибыл Ярота с известием, что, состоящая из трех тысяч всадников и щитников армия его сыновей и Живы идет на Гнездо.

— Сколько у тебя людей? — спросил Пестователь.

— Пять сотен конных.

— Идем к Гнезду и становимся против моих сыновей, — принял решение Пестователь.

Он отправился в Гнездо и вместе с Яротой начал готовить твердыню к обороне. Силы у него там были небольшие, но сама крепость была могучей, ее сложно было захватить. Здесь он мог бы защищаться хотя бы и год, поскольку Ярота постарался собрать здесь большие запасы хлеба и мяса. Ярота глубоко верил в то, что, уже после нескольких месяцев безрезультатной осады Гнезда, трое сыновей Пестователя и Жива как-то начнут переговоры и отступят от града. Тем более, что, как гласили слухи, сын слепой наставницы, Наленч, собрал большое количество воинов и начал осаждать Познанию, поскольку — как он утверждал — град принадлежал ему, а не Живе, отравившей его мать.

Прибыли войска сыновей Пестователя и плотным кольцом окружили озера вокруг Гнезда. Они не торопились штурмовать град, осознавая, что пришлось бы понести огромные жертвы, но при том, все равно бы не могли они победить Даго. Сыновья Пестователя верили в то, что начнет действовать магическая сила называния людей и деяний. Защитники Гнезда поймут, наконец, что Пестователь — всего лишь безвольный карлик, и в Гнезде начнет шириться измена. В конце концов, кто-то откроет ворота града для их войск, так что Гнездо будет добыто без боя.

Чаще всего Пестователь просиживал в своих комнатах или на троне в пустом парадном зале, где впадал то странное онемение или усталость властью, а может — и жизнью. Он не мог пробудить в себе ненависти к своим сыновьям, сверхчеловеческим усилием казалось ему взятие Тирфинга в руки. Дважды в град впускали послов от его сыновей, только он не желал с ними говорить. И не потому, что чувствовал себя оскорбленным в своей гордости, но — как ему самому казалось — что у него, попросту, не было сил для такого разговора.

— Повелитель, что творится с тобой? — спрашивал его обеспокоенный Ярота.

— Не знаю, — отвечал ему Пестователь. — А вдруг во мне отозвалась кровь карликов? Если бы нас окружали войска велетов или Сватоплука, я бы знал, что делать. Но сейчас против меня стоят мои сыновья. Быть может, именно это лишает меня воли и желания сражаться.

Ярота перестал скрывать, в каком настроении находится Даго Господин и Повелитель. Всякий раз, когда Даго выходил на защитные валы или на двор и встречал воинов, защищавших твердыню, он чувствовал на себе их внимательные взгляды, которые, казалось, спрашивают: «а может, он и вправду сделался карликом?». Потому он перестал днем встречаться с людьми; в одиночку выходил он на валы по ночам и часами глядел на костры, горящие вокруг трех озер, окружавших крепость.

Всякий день ожидали штурма, но наступления не было. Посылаемые в лагерь сыновей Пестователя шпионы приносили известия, что три брата и Жива постоянно пируют, насмехаясь над лишенным воли Пестователем. Слабела в Яроте надежда на то, что им все надоест, и они отступят от Гнезда, каким-то образом договорившись с отцом. Все чаще приходило в голову Яроте, что если сам он желает уйти с жизнью, однажды придется ему изменить Пестователю и приказать открыть врата.

Той ночью, когда Пестователь опять в одиночку появился на валах и молча глядел на горящие вокруг Гнезда костры, ожидая на утро нападения на град, Ярота подошел к своему повелителю.

— Думаю я, что и на завтра не отважатся они штурмовать валы, — утешительным тоном сказал он Пестователю.

Тот, как будто не слыша слов канцлера, спросил:

— Это правда, что все грады и все лучшие и богатые люди обратились против меня, когда стал я признан карликом?

— Так, господин.

— И даже сын Клодавы в Витландии?

— Так, господин.

— И у тебя нет никаких известий о Петронасе?

— Нет, гсподин. Это ведь человек чужой. Македонянин. Возможно, он уже у ромеев, ведь он же оттуда родом.

— А его жена, дочка Арпада? Его сын Семомысл?

— Еще в месяце травне забрал он их из Гнезда и спрятал или же взял с собой к ромеям. Он первым поверил, будто бы ты карлик. Плохо ты сделал, господин, возвышая его над другими.

— Тебя я тоже возвысил. И ты тоже предашь меня, — ответил на это Даго Господин.

— Да клянусь тебе, повелитель… — начал было Великий Канцлер.

Но Даго Господин прервал его:

— Не клянись, Ярота. Властители не верят присягам.