Читать книгу "Dagome iudex: трилогия - Збигнев Ненацкий"

самозванцем и вызвать всех оружных людей страны выступить против него.

От стола, за которым они сидели, советуясь, поднялся Авданец. А поскольку встал он между яркой масляной лампой и стенкой, на этой стене появилась его громадная тень.

— Завтра перед всеми нашими воинами и лучшими людьми мы объявим Пестователя лишенным воли карликом. А тот, кто лишен воли, не имеет права отдавать приазов. Завтра наши войска узнают, что единственным истинным великаном сейчас является Семовит, наш юдекс. Так что не осмелится Петронас объявить нам войну или напасть на кого-нибудь из нас. И пускай после того десятки посланцев разнесут по всей нашей державе весть про Пестователя, в котором отозвалась кровь карликов. Петронас будет думать про оборону, а нй о том, как нас атаковать. Мы же сейчас разъедемся по своим землям, а под конец месяца Бржезня снова встретимся под Сеадзем, только на сей раз уже со всеми своими войсками. Ты, госпожа Жива, тоже должна будешь прибыть сюда с послушными тебе воинами. Весной мы пойдем на Гнездо.

— Да, все именно так! — воскликнул Семовит. — Год пребывал я у роме. Там мне сообщили, в чем заключается тайна правления. А состоит все в искусстве наименования людей и дел. Достаточно назвать кого-нибудь великаном, и при нем встанут тысячи оружных людей. Достаточно назвать кого-нибудь карликом, и его покинут даже самые верные приятели.

— Пестователь стал карликом, — сказал Авданец.

— Пестователь стал карликом, — повторил Палука.

— Пестователь — уже карлик, — шепнула Жива.

И когда глядела она на трех сыновей Пестователя — рослых, широкоплечих, с длинными, почти что белыми волосами и красивыми лицами, она была уверена, что те и вправду великаны, которые без труда победят карлика.

Глава тринадцатая

ПРОБУЖДЕНИЕ ВЕЛИКАНА

Подобно тому, как много лет назад княжна Хельгунда, так и Даго Господин и Повелитель в одиночку вышел ночью на валы Гнезда, чтобы с их высоты охватить взглядом сотни костров, у которых встали биваком три тысячи конных и пеших воинов его трех сыновей: Семовита, Авданца, Палуки и Живы, вдовы, оставшейся после Лестка. В трех озерах, окружающих Гнездо, отражалось сияние тех костров, и, казалось, что твердыню окружило десятка полтора тысяч воинов, в то время, как в Гнезде было всего пять сотен защитников, к тому же не слишком хорошо обученных к бою. Ведь это были всего лишь стражи да верные своему господину слуги, купцы и ремесленники.

Лицо Даго Повелителя было бледным и спокойным, ярко светил у него на лбу камень Священной Андалы. Движения Пестователя, равно как и кго голос, не выражали чувства обеспокоенности, гнева или злости. Не проявил Даго Господин гнева даже тогда, когда Ярота неожиданно прибыл на Воронью Гору, чтобы сообщить ему, что войска трех его сыновей идут на Гнездо, чтобы сбросить с трона своего отца-карлика.

— Где Петронас? — только и спроси Пестователь.

Ярота пожал плечами.

— Он же чужой человек, македонянин. Почему он должен был бы сохранять тебе верность, раз тебя покинули твои сыновья и воеводы? Одни говорят, что он разыскивает по лесам и вёскам остатки твоей дружины, которая разбежалась, услышав весть о бунте твоих сыновей. Другие говорят, что он не позволит закрыть себя в какой-либо твердыне, поскольку это грозит обездвижением и поражением.

— Он прав, если так считает, — кивнул Пестователь. — Мне тоже не следует возвращаться в Гнездо, поскольку, окруженный неприятелями, я стану их невольником. Но именно там находится трон властителя, и именно там мое место.

Такое он принял решение, после чего дал знак двум десяткам согдов, которые находились на Вороньей Горе ради его личной охраны и защиты, после чего отправился с Яротой в Гнездо.

Ярота желал выпытать у него про множество дел, только не достало смелости. Не хватило ему отваги даже тогда, когда всем было ведомо, что Даго Пестователь утратил волю и стал карликом, как об этом громко заявляли его сыновья.

Еще в месяце лютом знали Ярота и Петронас, что произошло в Серадзе на Съезде Великанов. Корону юдекса получил Семовит, а потом получил от братьев согласие на захват трона в Гнезде и объявление Пестователя карликом. Когда братья разъехались, чтобы весной начать войну с отцом, Петронас дважды ездил на Воронью Гору и умолял Пестователя, чтобы тот позволил ему расправиться с каждым из его сыновей. Но все время получал отрицательный ответ.

— Мои сыновья еще придут в себя, опомнятся, — говорил Пестователь. — Не допустят они, чтобы внутренняя война уничтожила эту землю, как это произошло при Пепельноволосом. Владеть этой страной можно только лишь по доброй воле, без кровопролития, получив из моих рук Священную Андалу. А я им ее не отдам. Так что они попросту разъедутся по своим владениям. А что они получат, спихнув меня с трона? Только лишь один из них сможет усесться в Гнезде, а это приведет к неодобрению оставшихся. Я этого побаиваюсь, поскольку это означало бы войну между братьями. Ослабнет наша держава, если они поделят ее между собой.

— Господин мой и повелитель, — объяснял Пестователю Ярота. — Твоя Священная Андала для твоих сыновей уже не считается, равно как и твой титул Пестователя. Они мечтают о княжеских коронах, хотят быть комесами, палатинами. Авданец желает нашу землю сделать христианской, чтобы ввести народ наш в историю, что сам ты обещал сделать, но не сделал.

— Не пришло еще к этому время, — пожал плечами Пестователь.

— Авданец думает иначе, — не скрывал нетерпения Ярота. — Ты все еще колеблешься: от кого принять веру — от ромеев или от тевтонских епископов. Авданец давно уже решил это, так как долго жил у Арнульфа.

— Разве не понимает он, что, для того, чтобы принять новую веру, необходимо быь очень могущественным, ибо слабая страна получит не только новую веру, но и вынуждена будет принять новую власть, — отвечал на это Пестователь.

И еще заявил он Петронасу:

— Не извлеку я свой Тирфинг против собственных сыновей. Не буду я детоубийцей, поскольку однажды уже так сделал, и теперь с тревогой и отвращением вспоминаю тот миг.

— Ты имеешь в виду детей Зифики, мой повелитель? — спросил Петронас.

Но ответа он не услышал.

И так вот проходили дни, недели и даже месяцы. Не сделал Пестователь ничего, чтобы уничтожить бунтовщиков, все время оставался он на Вороньей Горе, переполненный болью после смерти Зоэ. Не мог он отряхнуться от этой боли, и иногда на множество часов впадал в странное онемение. Он не желал ничего пить и есть, целыми часами всматривался в Священный Огонь, подпитываемый ворожеями и жерцами. Когда же ему