Читать книгу "От тьмы – к свету. Введение в эволюционное науковедение - Валерий Даниленко"

В процессе стадии неявного знания исследователь формирует «молчаливое неявное знание» (там же. С. 128) о предмете исследования. Это знание становится более явным благодаря использованию внутренней речи. Однако внутренняя речь отличается от внешней своею неупорядоченностью. Вот почему в акте познания необходима завершающая стадия, в процессе которой исследователь «артикулирует» (вербализирует) создаваемую модель предмета исследования с помощью текста.

На второй стадии познания исследователь достигает явного знания о предмете изучения за счёт успешного текстуального оформления его концептуальной схемы, полученной в процессе его первой стадии. Это не значит, что явное знание отражает истину во всей её глубине. Явным оно становится в той мере, на которую оказался способен конкретный субъект познания.

Психологическая точка зрения на познание привела М. Полани к выводу о том, его эмоциональная сторона не менее значима, чем рациональная. Он писал: «Начиная с первых страниц этой книги, я неоднократно в различных контекстах подчёркивал тот потрясающий подъём, который испытывают учёные в момент открытия, – подъём, который может ощутить только учёный и только в связи с наукой. Ещё в первой главе я цитировал знаменитые слова Кеплера об открытии им третьего закона: “…меня ничто не сдерживает, я отдамся священному неистовству”. Хорошо известно, что и в процессе открытия вспыхивают такие эмоции, но считается, что на результат открытия они не влияют. Науку считают чем-то устанавливаемым объективно, независимо от её эмоциональных корней. Здесь необходимо подчеркнуть, что с этим мнением я не согласен» (там же. С. 196).

Более того, М. Полани утверждал: «Любой процесс исследования, не руководимый интеллектуальными эмоциями, неизбежно потонет в тривиальностях» (там же. С. 197).

Психологизм привёл М. Полани к весьма эмоциональной для науковедения категории – категории интеллектуальной (научной) страстности (самоотдачи). Он придавал ей основополагающей значение для развития науки: «Интеллектуальная страстность служит не просто подкреплением существования гармонии, которая открывает безграничную перспективу будущих открытий, но также указывает на возможные конкретные результаты, на достижение которых, быть может, уйдут годы труда учёного. При этом видение научной ценности оборачивается способностью открыть её, точно так же как восприимчивость художника рождает его творческие способности. Такова эвристическая функция научной страстности» (там же. С. 207).

Итак, Майкл Полани открыл путь в ту область науковедения и психологии, которую принято теперь называть психологией науки. В качестве основного фактора научного прогресса он провозгласил личностное знание, в формировании которого выделил две стадии – неявного знания и явного. Кроме того, он блестяще обосновал необходимость видеть в труде учёного не только рациональное погружение в объект познания, но и его эмоциальную сторону. Центральное место в последней он отводил способности учёного к научной страсти (самоотдаче).

В последней, 9-ой, главе своей книги, названной «Самоотдача», М. Полани написал: «Личностная причастность познающего субъекта тому процессу познания, которому он вверяет себя, осуществляется в порыве страсти. Мы осознаём интеллектуальную красоту как ориентир для открытий и как признак истинности» (там же. С. 299).

2. 2. 2. 2. Александр Наумович Лук

Александр Наумович Лук (1928–1982) – советский науковед-психолог. Окончил Киевский медицинский институт. В 1951–1958 работал в качестве офицера медицинской службы на Сахалине. С 1960 был сотрудником отдела биокибернетики Института кибернетики АН УССР, созданного великим врачом и учёным Николаем Михайловичем Амосовым (1913–2002), где занимался моделированием психических процессов на ЭВМ. С 1968 г. – кандидат философских наук. Тема диссертации: «Остроумие. Логико-эстетический и психофизический анализ. Перспективы моделирования». С 1971 – сотрудник отдела науковедения ИНИОН АН СССР. Вёл рубрику «Психология научного творчества» в журнале «Науковедение за рубежом». Автор множества книг: «Учить мыслить» (1975), «Мышление и творчество» (1976), «Юмор, остроумие, творчество» (1977), «Очерки эвристической психологии» (2011) и др. Основной науковедческий труд А. Н. Лука – «Психология творчества» (1978).

В центре внимания в книге А. Н. Лука – личность учёного. При этом главное внимание обращается на психическое своеобразие тех способностей, которые в наиболее развитой форме имеются у выдающихся учёных. Число таких способностей оказалось очень большим. Я выделю среди них только некоторые.

Зоркость в поисках проблем. Под зоркостью здесь имеется в виду не острота зрения, а острота ума. Учёному она задаётся той или иной теорией. А. Н. Лук приводит в связи с этим пример с А. Эйнштейном: «Когда молодой В. фон Гейзенберг поделился с Эйнштейном планами создания физической теории, которая целиком опиралась бы на факты и не содержала никаких домыслов, тот с сомнением покачал головой:

– Сможете ли вы наблюдать данное явление, будет зависеть от того, какой теорией вы пользуетесь, Теория определяет, что именно можно наблюдать» (Лук А. Н. Психология творчества. М.: Наука, 1978. С. 6).

Разумеется, не следует абсолютизировать мысль А. Эйнштейна, поскольку «она не исчерпывает собою все закономерности этого процесса» (там же. С. 8).

Способность к свёртыванию мыслительных операций. «Человек обладает способностью – поясяняет А. Н. Лук – к свёртыванию длинной цепи рассуждений и замене их одной обобщающей операцией» (там же. С. 8). Свёртывание, о котором идёт речь, осуществляется посредством категоризации и символизации.

Способность к переносу по аналогии. Например, телефон был изобретён А. Беллом по аналогии с человеческим ухом.

Цельность восприятия. Она осуществляется за счёт моделирования предмета познания, взятого в его целостности.

Гибкость мышления. Она состоит в «способности быстро и легко переходить от одного класса явлений к другому, далёкому по содержанию» (там же. С. 26).

С гибкостью мышления связана свобода мысли. Ч. Дарвин ставил её на первое место среди других своих способностей. Он писал: «Я неизменно старался сохранить свободу мысли, достаточную для того, чтобы отказаться от любой, самой излюбленной гипотезы (а я не могу удержаться от того, чтобы не составить себе гипотезу по всякому вопросу), как только окажется, что факты противоречат ей» (там же. С. 37).

Но в целом Ч. Дарвин не считал свои способности выдающимися. Он писал: «Я не отличаюсь ни быстротой соображения, ни остроумием… Поэтому я плохой критик: любая статья или книга приводит меня в восторг. Способность следить за длинной цепью чисто отвлечённых идей очень у меня органиченна, и поэтому я никогда не достиг бы успехов в философии и математике. Мне очень трудно ясно и сжато выражать свои мысли» (там же. С. 37–38).

Среди же своих достоинств, кроме свободы мысли, Ч. Дарвин отметил также «долю скептицизма», методичность в работе, усердие и любознательность. По поводу последней Ч. Дарвин писал: «С самой ранней юности я испытывал сильнейшее желание понять и разъяснить всё, что бы ни наблюдал, то есть, подвести все факты под некоторые общие законы» (там же. С. 73).