Читать книгу "День, который не изменить - Борис Батыршин"

— Как Бог свят, правда! — часто закрестился крестьянин, прижимая к груди шапку, из которой только что извлёк фальшивые ассигнации. — В запрошлую неделю ездили с кумовьями в Москву. Сено привезли, мучки, огурцов бочку, грибов солёных. Быстро расторговались: всё оне, супостаты похватали и платили энтими сгнациями по запросу!

— На Кузнецком будку поставили! — встрял второй. — А в той будке сигнации на серебро меняют — за серебряный рупь по синенькой, а то и по две! Кумовья, знамо дело, обрадовались — совсем-де ума решились шерамижники, деньгам счёту на ведают! — да и побёгли до дому. Кубышки выкопали, по сусекам наскребли у кого было серебришко, по соседям собрали — и обратное дело, в Москву, на Кузнецкий, в будку. Вертаются ввечеру, довольныя, пьяныя, с прибытками да барышами. А староста им и говорит: указ вышел, что синенькие те негодящие, и чтобы их ни в коем разе не принимать! А у кого те синенькие найдут, али, паче того, кто ими на базаре платить удумает — плетьми не отбалуешься, Сибирь за это выходит. Ох, и вой стоял по дворам…

И замолк, поймав иронический взгляд ротмистра: за торговлю с неприятелем грозили серьёзные неприятности…

— А вы, лапотныя, и рады хранцузу хлебушко везти? — недобро сощурился Хряпин. — Небось, дай он вам серебро, а не эдакое вот дерьмо — вы бы его со всем удовольствием встретили, хлебом-солью?

Мужики затравленно озирались — то на страшного урядника, то на ротмистра. Богданский глядел на них долго, махнул рукой:

— Ну их, Ефемыч, пусть идут…

— Шо, лапотныя, порты, замочили? — злорадствовал урядник, выталкивая ратников в сени. — Бога молите, шо ихнее благородие в благодушестве. А то быть бы заднице поротой!

— Неужели крестьяне только из-за фальшивок и поднялись на французов? — тихо спросил Мишка, дождавшись, когда за вохонцами закрылась дверь. — А я-то думал…

Витька сделал вид, что увлечён чем-то за окном. Говорить не хотелось — выходило, что пакостные теории «известного блогера и историка» подтверждались.

— Ну-ну, молодые люди, не надо так уж строго судить! — благодушно заметил ротмистр. — Сенька, поди, спали эту пакость!

Рябой денщик сгрёб со стола фальшивые купюры и стал заталкивать их в печь. Витька заметил, как он украдкой сунул пару бумажек за пазуху.

— Фальшивки эти ещё подпортят господам галлам обедню. — продолжал Богданский. — Прознают крестьяне, не станут продавать провизию да фураж — что французам останется? Только грабить. Вохонские уже взялись за вилы, скоро и другие поднимутся. А всё ассигнации поддельные! Нескоро теперь мужичок бумажным деньгам поверит, ох, нескоро!

В дверь постучали.

— Войдите! — отозвался ротмистр. На пороге возник Хряпин.

— Ну что, Прокоп Ефремыч, принял пленных?

— Принял, куды ж оне денутся. В погребе запер, казака приставил, пущай посидят. Как занадобятся — доставлю в наилучшем виде.

Ротмистр кивнул:

— Спасибо, Ефремыч, за службу. Вели им лапти найти, что ли… И ступай, повечеряй, пока время есть. Дел у нас ещё много.

Хряпин замялся.

— Тут такое дело, вашбродие. Хрестьяне привели одного молодца. Бають — разносил по дворы афишки хранцузския, да плёл, шоб мужички разбоя не творили, а в Москву припасы везли. Всё бы ничего, да он сдуру явился в Сепурино, а там хранцузы третьего дни два до мы пожгли и когой-то пришибли. Сепуринския, как разговоры те услыхали — скрутили, побили по морде в кровь и приволокли сюды. Вона, дожидаются. Прикажете вести?

День катился к закату. Деревенское стадо возвращалось: недовольно мычали коровы, пастушок, парень лет пятнадцати, сонно настёгивал скотину кнутом. За ним, шагах в десяти, скакали две ошалевшие телушки, со дворов их лениво обгавкивали собаки. Конники, утром сопровождавшие стадо, куда-то подевались; рядом с пастухом шагал вразвалку только один мужик с казачей пикой да красном древке. Свою лошадь, костлявую соловую кобылёшку, он вёл в поводу.

— Может, зря ротмистр пожалел этого типа? Повесили бы его, как предлагали мужики — и правильно. Предатель же! Помнишь, советский сериал про милицию? Там в сорок первом в Москве немецкие пособники листовки разбрасывали — так их прямо на месте расстреливали.

Они сидели на бревне возле амбара. Лёшка давно домыл мотоцикл и видел десятый сон. Ротмистр совещался с Азаровым и Хряпиным; пленные французы и изловленный вохонцами «пособник оккупантов» думали горькую думу в погребе, возле кторого клевал носом караульный казак.

— Экий ты кровожадный! — усмехнулся Долотов. — А по-моему, Богданский прав. Делать ему нечего — со всякими проходимцами возиться! Отправил к Голицыну, в Покров: пускай там во всем разберутся и спросят с этого типа. Повесить, может, и не повесят, но каторга — это уж наверняка.

— И вообще, что это за методы? — притворно возмутился Витька. — Он, может, узник совести, борец с тиранией? Да, у него другая точка зрения — что ж теперь, вещать за это?

— Не… — ухмыльнулся Мишка. — Вешать будут не за это, а за шею. Перекинут через сук верёвку…

— Как ты можешь? Он, можно сказать, сделал европейский выбор, потянулся к общечеловеческим ценностям. Наполеон, понимаешь, свободу крестьянам несет, передовую культуру, справедливую власть и всё такое, а русские варвары, этого не ценят, сразу за вилы. Что с них взять: ограниченные люди, варвары. Не доросли до цивилизации!

Ребята рассмеялись. Уж очень не походил московский купчик Ларион Смирнов — избитый, перепуганный, с руками, скрученными за спиной — на гладкого, хорошо одетого, уверенного в себе «известного блогера и историка», от которого они слышали эти слова.

Пора было готовиться ко сну. Мишка отчаянно зевал, Витька едва держался на ногах. Шутка ли — бессонная ночь, невероятные приключения, безумный выброс адреналина во время прорыва через село, занятое французами… нет, как хотите, а организм настойчиво требовал отдыха.

Устроились на сеновале: расстелили брезент, накидали поверх него шинели и попоны, выданные азаровским денщиком. Лаврушка приволок глиняную корчагу с квасом и полную корзину еды — тут же, на соломе и поужинали.

К накрытому столу явился Азаров. Он по приказу ротмистра допрашивал пленных, и те поведали, что в Бунькове ждут подкрепления. Поутру из Богородска должен прийти обоз, и при нём — артиллерия. Наперехват отправили урядника Хряпина с дюжиной казаков и семью десятками конных ратников. Рассудили так — в уезде, охваченном восстанием, конвой будет держать ухо востро. А на подъезде к селу могут и расслабиться: опасность позади, до своих рукой подать! Тут, главное, действовать быстро: разбить обоз и уходить разведанной тропой, пока не подошло подкрепление. Французы в лесу преследовать не станут, уверял урядник, они его как огня, боятся, за каждой сосной засада мерещится.

Корнет ушёл; Мишка сопел, свернувшись калачиком под попоной. Вите не спалось — может, перетерпел, сбил охоту? Лёха, успевший добрать сна в амбаре, выбрался под вечернее небо и присел рядом с товарищем. Десятикласснику хотелось обсудить наболевшее.