Читать книгу "Мемуары младенца - Олег Батлук"

Но я был настолько бухой, что не мог сказать даже «мама». Язык предательски застрял между верхними и нижними зубами. Максимум, на что я был способен в ту минуту, это свистнуть. Что, очевидно, не решало задачу реабилитации нашей гоп-кампании в глазах наяды, а даже наоборот.

К сожалению, я был лишен способности не только говорить, но и двигаться. Поэтому я не имел возможности остановить Сему хотя бы жестом. А остановить Сему было необходимо. Потому что он решил парировать.

«Ну, почему „не знаем“, – возразил Сема, думая, что он уже Семен, – помнишь, как в третьей части он из лука по вертолету стрельнул?»

Сема не произносил вслух никаких фамилий. Но это все равно нас не спасло.

Ведь совершенно очевидно, что внутри Семы фамилия Рембо прозвучала не как у наяды, с ударением на последний слог, а иначе, с ударением на первый – РЭмбо. Собственно, это был единственный возможный в природе способ, каким фамилия Рембо могла вообще прозвучать внутри Семы.

Даже в Гольяново, в соседнем районе, не говоря уже о вотчине царя Алексея Михайловича в пяти километрах, был слышен звонкий шлепок: это наяда в бессилии ударила себя ладонью по лбу.

Видимо, она живо представила себе трагическую накачанную фигуру знаменитого французского поэта Джона Рэмбо.

62. Женщина в белом

Рутина наших дней шелестит одинаковыми страницами в одной тональности. Но бывают такие куски, словно за письменный стол на минутку присел Льюис Кэрролл, случайно проходя мимо.

Однажды и я столкнулся с подобным: пять минут чистой фантасмагории, без капли реальности.

Я ехал на автобусе по Щелковскому шоссе в сторону Сиреневого бульвара. Это важная деталь. Точной геопозицией я хочу подчеркнуть, что все происходило в реальной, а не какой-нибудь булгаковской Москве. На дворе стояло лето 1991 года, мне шестнадцать лет.

На остановке на Черкизовском мосту в автобус через переднюю дверь зашла девушка. Я стоял в самом торце, сзади, лицом в салон (или «к» салону? а то звучит, как лицом в салат… ну ладно, оставим).

Девушка была красавицей. Вот прямо красавицей, без комментариев и без купюр. Даже с учетом того, что на моей гармошке в ту пору вовсю играли гормоны, все равно красавица.

В белом платье, высокая, стройная, черноволосая.

Автобус тронулся. Я начал краснеть. Непонятно почему. Красавица стояла далеко, но, несмотря на это, я все же краснел. Пунцовел и багровел. Возможно, это была химическая реакция, аллергия на красоту.

И тут старина Льюис один раз лениво обмакнул в чернильнице перо. И красавица тоже тронулась, под стать автобусу, и уверенно направилась в мою сторону, грациозно покачиваясь на рессорах. Она дошла до конца салона и встала рядом со мной, практически вплотную.

«Лицом к лицу лица не увидать» – это Есенин глупость сморозил, конечно, лишь бы три раза в одном предложении слово «лицо» употребить. Еще как увидать. Проверено на себе. Я чувствовал дыхание девушки на своих глазах.

Пикантность ситуации заключалась в том, что автобус был пустой. Не полупустой, а вообще пустой. Время обеденное, будний день. Нас в автобусе было трое: я, красавица и водитель, но последний по объективным причинам в мизансцене не участвовал. Точнее, нас было четверо: плюс еще мое астральное тело, которое от страха вылетело из меня и порхало неподалеку.

Так мы с красавицей проехали целую остановку, почти обнявшись. Молча. Любая кочка на дороге, любое неосторожное движение рулем в исполнении водителя – и мы бы неизбежно поцеловались. Ее губы порхали рядом с моим лицом. Я держался молодцом. Меня немного выдавали запотевшие в смерть очки и вставшие дыбом волосы.

За эту остановку я прокрутил в голове все восемьсот двадцать три разумных объяснения происходящего. И что она пьяная (нет, дыхание в глаза, смотри выше). И что я пьяный (нет, не в тот раз, честно). И что водитель пьяный (не исключено, но как это помогает?). И что она слепая (нет, уверенно направилась в мою сторону, смотри выше). И что я слепой (нет, не в тот раз, на мне были очки, пусть и запотевшие). И что водитель слепой (даже если и так, это точно не помогает).

И ровно в тот момент, когда я, наконец, решился предложить незнакомке выйти за меня замуж, она нашла решение получше: вышла не за меня, а из автобуса. На остановке у кладбища.

Хорошая версия, но тоже нет. Коса была у нее на голове, а не в руках.

Я прибежал в наш двор, спотыкаясь. Веселая компашка знакомых оболтусов привычно околачивала там груши.

Я пересказал им все слово в слово, в деталях.

Ребята подробно расспросили меня про внешность той красавицы. Я описал им девушку максимально натуралистично, вплоть до точного числа (видимых) родинок. Кажется, у меня получилось довольно правдоподобно, так как у всех моих приятелей тоже запотели очки. При том, что очков на них не было.

Но никто так и не узнал незнакомку.

И тут один паренек вдруг просветлел лицом и сказал:

«О! Знаю я ее. Она к моему отцу приходила!»

Я похолодел. Паренек этот был из неблагополучной семьи. А папашка его так и вовсе форменный алкоголик, местная алкознаменитость.

Что моя красавица могла делать в гостях у такого человека? Меня начали терзать нехорошие сомнения.

«Точно она?» – с пристрастием спросил я паренька.

«Ну, точно, – ответил тот, – отец мне ее потом на словах описывал. Все прямо как ты рассказываешь: в белом платье, высокая, стройная, черноволосая».

«А как зовут-то ее, отец сказал?» – поинтересовался кто-то из ребят.

Я больше ничего не хотел про нее знать. Я был раздавлен, как камбала, и затих на дне Мирового океана в меланхолическом иле.

«Сказал», – тянул кота почти за хвост паренек.

«Ну, и как же ее зовут?» – не отставали ребята.

«Известно как. Белая горячка!»

63. Теория одного рукопожатия

Рукопожатие для мужчины – фетиш.

Даже выходя из уборной с мокрыми руками, исходящий мужчина исхитряется поздороваться с входящим за руку: подворачивает кисть к себе и сует визави эту обрубленную культю, за которую тот ритуально хватается. Мужчины тянутся друг к другу во время застолья, опрокидывая рюмки, салфетницы и пару человек на пути. А уж если момент расставания застал группу мужиков в замкнутом пространстве (коридор, лифт) и им нужно срочно за несколько секунд попрощаться в режиме «все со всеми», тут случается полный Пастернак, «сплетенье рук, сплетенье ног» и так далее. Потому что не попрощаться за руку или попрощаться не за руку для мужчины – это мгновенная утрата мужественности.

Порой эта рукопожатная мужественность приобретает экстремальные формы. Мой школьный друг Юлька вкладывал в рукопожатие все свои лошадиные силы. А их было немало, хватило бы на разгон старого КамАЗа до ста за три секунды. После Юльки кисти немилосердно трещали, а пальцы моментально превращались в беспомощные разваренные сосиски. У Юльки была не рука, а лопата. Пожестикулировав пять минут, он мог случайно очистить от снега целый двор.