Читать книгу "Повседневная жизнь Калифорнии во времена "золотой лихорадки" - Лилиан Крете"

Кип прошел еще несколько шагов по этой «гастрономической зоне». Дома здесь стояли дальше один от другого, и здания из досок уступали место более легким конструкциям, домикам, крытым толстой парусиной, а то и коленкором. Здесь и там виднелись комфортабельные жилища, «перекроенные» из каюты с какого-нибудь корабля, а в одном месте «большой упаковочный ящик был наспех переделан в премилую спальню с большим количеством очень чистой соломы. Разумеется, она была похожа на конуру, но от этого не менее комфортабельна внутри»(12).

Он прошагал еще несколько минут и оказался в лагере, где жили те, кто готовился уехать в район приисков и решил жить и питаться, не прибегая к услугам гостиниц с их высокими ценами. Эти лагеря были разбиты в «трех небольших ложбинах» на окраине города, названных Счастливой долиной, Веселой долиной и Довольной долиной, «вероятно, в момент чьего-то поэтического вдохновения, потому что росшие там колючие кусты, а также раскиданные повсюду головы и рога быков, разумеется, не превращали эти места в обетованную землю, на которой можно было бы устроить загородную резиденцию»(13).

Оттуда Леонар Кип дошел до пресидио, заброшенного и полуразрушенного административного здания, занятого всего несколькими рабочими. Затем он подошел к зданию старой испанской миссии, где еще жили священник и несколько индейцев. Когда-то великолепные сады были в полном запустении, а церковь наполовину развалилась.

Уже начинало темнеть, когда он вернулся в Сан-Франциско. В домах зажглись огни. «Куда ни посмотри, везде виднелись переполненные людьми заведения, где пили и играли. Был там также и цирк, а рядом бушевал костюмированный бал с негритянским оркестром. Город казался захваченным неистовым водоворотом развлечений, и чем больше они служили низким вкусам, тем больший успех имели у горожан»(14).

Длинный Причал

3 марта 1851 года в порт Сан-Франциско прибыл Альбер Бенар. Открывшийся перед ним город уже не имел ничего общего с былым нагромождением палаток и дощатых домов, вид которых произвел такое скверное впечатление на первых золотоискателей. После последнего пожара Сан-Франциско значительно изменился, и французы были приятно удивлены, увидев «хорошо проложенные красивые улицы, деревянные и кирпичные дома, выстроившиеся по строгому плану». Он готовился к тому, что придется опять месить ногами липкую грязь, но был приятно удивлен, шагая чуть ли не по паркету, «правда грубо обработанному»(15).

Бенар любознателен — он хочет все видеть, всюду побывать. Увы, в своих мечтах он порой рассчитывает увидеть из сан-францисского порта горы Сьерра-Невады, «вершины которых, постоянно покрытые снегом, словно стремятся коснуться небес» — и порой утрачивает чувство меры. Кроме того, его записи отдают шовинизмом и самодовольным тщеславием. Тем не менее у него острый глаз, и он оставил чрезвычайно занятные отчеты о городе и его нравах.

Не без восторга он на следующий день после своего приезда прошел по городу, — восторга вполне объяснимого, если вспомнить о том, что он только что провел шесть месяцев без четырех дней в море. Он с удовольствием и любопытством увидел Портсмутскую площадь, «большую, квадратную, вокруг которой были построены великолепные кирпичные дома»(16). Он любовался Монтгомери-стрит, «этой сан-францисской улицей Оноре, [где] обосновались главные банкиры и торговые фирмы, и [где] на каждом шагу слышен перезвон колоссальных масс золота», и иронически посматривал на знамена и флаги, развевавшиеся над лавками и жилыми домами.

Он спускается по Коммершл-стрит — «чрезвычайно людной улице, ведущей к морю», облик которой его удивляет: «Лавки посреди улицы, у каждой двери — лотки торговцев, на которых разложены продукты всякого рода, прибывающие с другой стороны залива, превращают улицу в настоящий базар». Здесь день и ночь снуют взад и вперед тяжелогруженые двуколки. Забитые товарами магазины выстроились в ряд почти на всем ее протяжении; а дома, утыканные флагами, создают в городе атмосферу постоянного праздника»(17).

Наконец он вышел к Длинному Причалу — просторной деревянной набережной на сваях, которую ежедневно поглощает прилив. Рейд забит судами всех размеров и флагов.

Бенар говорит о «тысячах судов», но это явное преувеличение. Точное представление о судоходстве в Сан-Франциско можно получить, обратившись к списку судов, бросивших в порту якорь 31 октября 1851 года: 232 американца и 148 иностранцев, из которых Зб британцев и 11 французов(18).

Пароходы регулярно ходили в Сакраменто, Мэрис-вилл, Гумбольдт, Тринидад, а паром делал три рейса в день в Окленд, небольшой городок на другой стороне залива. Вдоль набережных стояли на якоре клиперы, самые прекрасные парусники в мире, чьи мачты гордо поднимались в небо. Тяжелые и непрезентабельные пароходы связывали Сан-Франциско со Штатами через Панаму или Сан-Хуан. Каждые 15 дней из Сан-Франциско уходил в Нью-Йорк почтовый пароход.

1-е и 16-е числа каждого месяца назывались пароходными — отправлялась почта. «Решительно все, мужчины, женщины и дети, местные жители и иностранцы, негоцианты и золотоискатели, коммерсанты всех категорий, рабочие и не поддающиеся классификации авантюристы, старожилы и недавние переселенцы — все ждали этого дня», — сообщает современник(19). Накануне деловыми людьми овладевало крайнее возбуждение, и почти все их время занимало составление писем и памятных записок. Для эмигрантов это был день писем семьям и друзьям.

Почта

Прибытие почтового парохода повергало город в еще большее возбуждение, чем его отплытие. Новости из дома, возможность почитать «свои» газеты хотя бы с опозданием на несколько месяцев были для этих изолированных от мира людей ни с чем не сравнимым удовольствием. И нет ничего удивительного в том, что самым многолюдным местом в Сан-Франциско была именно почта.

Это было небольшое строение с широкой крышей, покрытой дранкой, поддерживаемой четырьмя колоннами с фасада. Сюда сходились все письма: золотоискатель с прииска, калифорниец, живущий на своем ранчо, или коммерсант с Коммершл-стрит, все получали свою почту именно здесь. Почтовое отделение почту адресатам не доставляло. За исключением нескольких обеспеченных жителей Сан-Франциско, плативших за абонентский ящик внутри отделения 1,30 доллара в месяц в 1849 году и 6 долларов в 1852 году, всем остальным приходилось стоять в очереди, чтобы получить свои письма.