Читать книгу "В тяжкую пору - Николай Попель"

Дорога почти вымерла. Редкие встречные грузовики жмутся к обочине.

Каждые несколько минут опускаюсь вниз, трогаю рукой за плечо Шевченко. Он поворачивается: «Ничего нового, штаб не отвечает».

Когда горящий лес остался позади, Головкин делает остановку. Над нами небольшими группами пролетают немецкие бомбардировщики. Летчики не обращают внимания на дорогу, не сбрасывают осветительные бомбы. Значит, у них другое задание. Какое? По звуку трудно разобрать направление. Особенно мне, контуженному.

— Похоже, на юго-запад, — неуверенно замечает Коровкин.

На юго-запад? За темнеющим впереди лесом словно вот-вот появится солнце. Небо красновато-светлое, как перед восходом в ветреный день. Но ведь это юго-запад, солнце там никак не может встать.

Коровкин с фонариком склоняется над картой, которую я ориентирую с помощью компаса. Выходит, самолеты летят на Броды. Над Бродами поднимается озарившее полнеба пламя.

Ничего нельзя понять. Васильев справедливо говорил: в Бродах нет войск, а ради случайных тыловых подразделений немцы не станут так неистово бомбить ночью. У них есть цели поважнее.

Сверяемся еще раз с картой.

— Броды, Коровкин?

— Броды, товарищ бригадный комиссар…

Улицы спящего Червоноармейска пусты. Укрытые брезентами машины спрятаны в тени раскидистых садов. В одном месте несколько легко раненных бойцов смотрят в сторону Брод.

За рекой лес, в котором наш КП. Еще полчаса, от силы минут сорок — и все будет известно.

В лесу не собьешься — наезженная просека ведет к штабу. Сейчас — поляна, поворот направо — и все.

Вот белеет обращенный вправо указатель. Разворачиваемся, а штаба… нет. Ни души. Пустые землянки. Сняты служившие дверьми плащ-палатки. Ветер лениво гоняет обрывки бумаг. Подхожу к танку. Шевченко в который раз пытается связаться со штабом. Тщетно.

Где искать своих? Что делать? Не ошибся ли я, уехав от Васильева?

Коровкин смотрит на меня. Молчит.

— Задумался?

— В случае чего задаром не сдадимся.

«Вот он о чем!». Неудивительно: мы вчетвером в лесу, не знающие обстановки, не связанные ни с кем.

А немцы, не переставая, все бомбят и бомбят Броды. Одни самолеты улетают, другие прилетают. Натужно-прерывистый гул их едва различим в грохоте несмолкающйх разрывов.

Вдруг совершенно явственный треск мотоциклов. Достаю маузер, Коровкин вытаскивает наган.

Треск обрывается, мы слышим русскую речь. Отлегло. Прежде чем успеваем спрятать оружие, появляются мотоциклисты. Они заметили танк, потом нас.

— Кто такие?

— Свои. А вы кто?

— Мы тоже свои.

Командир мотоциклистов узнал меня по голосу.

— Докладывает младший лейтенант Ефремов. Взвод был послан в распоряжение полковника Герасимова. Пробиться не сумел и вернулся обратно

— Что значит «не сумел»?

— Лес вдоль Стыри горит. Стена огня — не проскочишь. И так и этак пробовали.

— Когда уезжали, штаб здесь стоял?

— Здесь.

— Готовился к передислокации?

— Никак нет.

На поляну медленно выезжает легковая. Фары закрыты чехлами. Только два узких лучика света. Они скользят по деревьям, пням, по брустверам опустевших окопов и упираются в «тридцатьчетверку».

— Здравия желаю, товарищ бригадный комиссар.

— Как узнали?

— По номеру танка. Разведчику полагается все замечать. Передо мной майор Петренко, заместитель начальника разведки, человек веселый, лукавый, признанный в штабе остряк.

— Откуда вы, Петренко?

— От Герасимова. Я там с разведчиками весь день.

— Как вернулись? Младший лейтенант уверяет, что нельзя пробиться, лес горит.

— Правду доложил младший лейтенант. Я ехал кругом, через полосу Мишанина.

— Мишанина?

— Товарищ бригадный комиссар, может быть, пройдем в сторону.

Мы сели под деревом.

— Неладное происходит, — продолжал Петренко. — Дивизия Мишанина ушла с передовой.

— Как ушла?

— Вроде приказ был.

— А Герасимов?

— Герасимов на месте. Приказа на отход не получал. По дороге несколько раз натыкались на мишанинских бойцов. Бредут как попало. Командиров не видно. Говорят — всех побило. Уверяют, что генерал Мишанин приказал отступать на Броды, а сам вместе с командиром корпуса сдался в плен.

— Вы, Петренко, верите этому?

— Что отходит дивизия, не верить не могу. Своими глазами видел.

— А насчет плена?

— Разрешите закурить?

Не спеша, склонившись набок, достает из кармана коробку, задумчиво мнет папиросу, стучит по крышке.

— Чего молчите, Петренко?

Пряча в ладонях огонек, майор закуривает.

— Не знаю, — может правда, может — нет. Не видал, как сдавались. Но и на дороге тоже не встречал. А бойцы в один голос: генералы в плену…

На поляне появлялись все новые и новые люди, из тех, что вчера утром, накануне атаки, были направлены из штаба в полки. Больше не приходилось сомневаться: дивизия Мишанина, которая днем вышла к Берестечко, оставила ночью свои позиции и откатилась к Бродам. Наконец-то ясно, почему немцы с неистовой яростью бомбят этот городок…

Миновало примерно с час, и на опушке уже сотни полторы бойцов и командиров из штабных подразделений корпуса, из батальонов и полков дивизии Мишанина. В ночной суете люди сбивались с дороги, блуждали по лесу, натыкались на нас и, обрадованные, оставались на бывшем КП.

Мы с Петренко организовывали оборону. Бойцы обживали старые окопы, рыли новые. Петренко покрикивал, ругался, гонял из конца в конец.

— Не лепите окопы один к другому. Чтобы было как в том анекдоте: «Бедному человеку проехать негде».

— Что за анекдот, товарищ майор? Рассказали бы… В такой просьбе Петренко никогда и никому отказать не может. Пусть самая неподходящая обстановка, пусть только что ругался на чем свет стоит…

— Заснул мужик в телеге, на столб телеграфный наехал и заорал: наставили столбов, бедному человеку проехать негде.

Петренко пробует извлечь из анекдота мораль и натужно подтягивает его к нашим обстоятельствам.

— Как фашисты полезут — всюду окопы — негде бедному человеку проехать.

— Послушайте, Петренко, — тихо говорю я, — ведь это совсем не из той оперы.

— Да я и сам чую… Говорю так… для поднятия духа… Но у меня дух «не поднимается». Время идет, небо становится серым, а я по-прежнему ничего не знаю о положении корпуса, не знаю, где штаб, где Рябышев, Мишанин. Могу поверить в самое плохое и страшное, но не верю, что генералы сдались в плен. Если бы еще говорили, раненые попали, а то «сдались сами». Нет, это исключено.