Читать книгу "Елизавета Петровна. Императрица, не похожая на других - Франсина-Доминик Лиштенан"

Пытаясь восстановить честь или на худой конец влияние Франции при русском дворе, маркиз пустил в ход свой последний козырь. Не будучи осведомлен о тайном браке государыни, он решил представить ей серьезного претендента, союз с которым одновременно разрешил бы проблему Курляндии, где герцогский престол пока что пустовал. Мориц Саксонский все еще был весьма красивым мужчиной… Если ему удастся обольстить Елизавету, Людовик XV снова обретет в Санкт-Петербурге мощное влияние. 10 июня 1742 года герой войны за австрийское наследство покинул Дрезден и через месяц достиг древней российской столицы, где он расположился в доме своего друга. Первая встреча с императрицей выглядела многообещающей: Мориц, пышно разодетый, сумел понравиться ей. Он получал от нее приглашения на ужины, на театральные представления, даже па охоту. На придворном бале-маскараде Елизавета оставила для него вторую кадриль. Когда же дело стало принимать серьезный оборот, царица, по своему обыкновению, скрылась, а прояснить ситуацию предоставила Бестужеву. Лукавый министр с удовольствием разрушил Замыслы своего врага; что до Курляндского герцогства, императрица уже нашла кандидатуру правителя — ее выбор пал на ландграфа Гессенского. О свадьбе же и подавно речи быть не могло. Шетарди снова потерпел поражение. Но на сей раз он еще и разорился: потчуя своих гостей, он значительно превысил бюджет, выделенный ему кабинетом министров. Пройдя сквозь череду пиров и празднеств, Мориц Саксонский покинул Россию тем же, каким пришел, не получив ни невесты-императрицы, ни Курляндии. Как галантный кавалер, он еще иногда посылал прекрасной государыне стихи, присовокупляя к ним любезности и комплименты. Хотя не принимал их всерьез, да и Елизавета ни единому его слову не верила. Шетарди оставалось только признать свой крах.

Пылкий, азартный посол кончил тем, что стал безоглядно осуществлять политику Версаля, по сути, скорее неблагоприятную для российской императрицы. Ему же первому пришлось пострадать из-за просчетов австрийской и британской дипломатии, упорно стремившейся стравить Францию и Пруссию — антагонистов, но потенциальных союзников. Кабинет Людовика XV был недоволен работой своего дипломата: несмотря на свое предполагаемое влияние на царицу, он не сумел предотвратить подписания в Бреслау трактата, оставившего Францию один на один с войсками Марии Терезии. Договор, заключенный в Або в 1743 году, положивший конец войне со Швецией, нанес ущерб этой стране и повредил репутации Франции в глазах северян. По этому договору восточная часть Финляндии (провинции Вильманстранд, Нейшлот, бассейн реки Кюмийокн) отошла России. Еще одним следствием этой конвенции было то, что отношения между Парижем и Петербургом испортились. Интриган Бестужев, пользуясь моментом, усилил свои происки: он заявил, будто обнаружил послания клеветнического рода, которые Амело адресовал Кастеллане, послу Франции в Константинополе, и там государственный секретарь якобы утверждает, что возвышение Елизаветы приведет Россию к полному краху. Исходя из подобной логики следует ожидать, что Версаль станет подстрекать Швецию и Порту отрывать от великой империи Российской некоторые приграничные территории. Тогда Амело счел за благо отозвать обременительно предприимчивого Шетарди с сто поста. А Елизавета и пальцем не шевельнула, чтобы его удержать. Маркиз был в отчаянии. Он решился потревожить императрицу на бале-маскараде, воззвать к ее лучшим чувствам, напомнить, что он ради нее рисковал жизнью, служил ей, себя не щадя, казалось бы, у нес есть причины отнестись к нему иначе… Он упорствовал в надежде, что она без промедления призовет его обратно, и горько сетовал: дескать, через два месяца она будет избавлена от него, но хотя бы тогда, когда четыре тысячи верст отделят ее величество от столь преданного слуги, она поймет (и эта мысль для него — последнее утешение), поймет, что пожертвовала человеком, который был привязан к ней больше, чем любой из тех обманщиков, что окружают ее. Но красноречие маркиза пропало даром: Елизавета выслушала все эти прозрачные намеки, не переставая улыбаться, и притворилась, будто ничего не поняла.

Шетарди оставил свой пост в августе 1742 года — это известие в правящих кругах российской столицы было встречено не без облегчения. Французский дипломат, покорившись неизбежности, стал готовиться к отъезду. Прощальная аудиенция прошла спокойно, Елизавета держалась приветливо, ее любезность была безукоризненна. Маркизу был пожалован орден Андрея Первозванного, императрица лично вручила ему и эту награду, и табакерку со своим портретом в оправе, украшенной бриллиантами. Внутри он нашел великолепнейший перстень. Если верить молве, общая цена подарка достигала 150 000 рублей. Дипломат отбыл с высоко поднятой головой; проезжая через Берлин, он гордо демонстрировал все эти украшения. А Елизавете слал пламенные письма, пытаясь загладить и свои промахи, и ошибки своего монарха. Разве не был Людовик XV издавна убежден, что она, унаследовав достоинства Петра Великого, разделяет также и его добрые чувства к Франции? Шетарди и о себе не забыл: вдохновляясь памятью былых успехов, он напоминал своей подруге о нерушимости связывающей их «взаимной приязни». А сам уже грезил о триумфальном возвращении! Одного он не учел: на свете больше не было прежней Елизаветы — маленькой царевны, заточенной в своем Летнем дворце, отвергнутой двором. Отныне он имел дело с императрицей Всероссийской.

Так была у маркиза или нет любовная связь с Елизаветой? Может, это всего лишь похвальба известного хвастуна Шетарди? Однако и Мардефельд свидетельствует: да, связь была, очаровательный сын Галлии, ободренный наставлениями Гиппократа (здесь подразумевался Лесток), после нескольких неудачных попыток «враз овладел сей весьма доступной твердыней». В августе 1742 года императрица принимала посла Людовика XV в своей опочивальне и пригласила его, католика, посетить с нею вместе Сергиев Посад. Они даже разделяли императорские покои в Троице-Сергиевой лавре. Но правду ли говорит пруссак, или здесь перед нами еще одно клеветническое измышление? Паломничество было пешим: Елизавета шла быстрым шагом, и, когда они достигли места, намеченного для привала, шатры для государыни и ее свиты еще не успели установить. Вечером веселая компания возвратилась в Москву, чтобы там переночевать. Назавтра царица пустилась в путь пешком с того места, где паломничество было прервано накануне. Если Елизавета удостаивала маркиза «незначительных милостей» и выставляла напоказ «нежное удовлетворение», напоминавшее (по словам тех, чьи льстивые излияния она благосклонно принимала) томные взоры царицы Цитеры, все это указывает на простой флирт, а не подлинные отношения. Она обращала мало внимания на ранг своих любовников, но обыкновенно выбирала их среди соотечественников. Среди верующих уже тот простой факт, что она отправилась в Троице-Сергиеву лавру в обществе иностранцев, вызвал самые нелицеприятные толки; некоторые обличали царицу, находя такое общество чудовищным. Могла ли она, столь набожная, осмелиться афишировать любовную связь с католиком в разгаре русского паломничества? Да к тому же сам настоятель монастыря, по словам того же Мардефельда, числился одним из ее мимолетных любовников. Наконец, Разумовский, по-видимому, именно тогда находился в расцвете своей славы: его тайный брак с царице!! был у всех на устах. Нет, даже если маркиз и впрямь пользовался милостями императрицы, Елизавета умела отделять свою интимную жизнь от жизни публичной: ее дружбы и амуры оставались «вне политики». Как бы то ни было, летом 1742 года французский посол утратил кредит доверия в глазах дочери Петра Великого. Да их отношения и всегда оставались двойственными: француз прельщал ее, но с послом Людовика она держалась настороже.