Читать книгу "Яблоки горят зелёным - Юрий Батяйкин"

Тут они сели в дредноут, золотым руном собственного ткачества обвязала Вальдекову выю, чтобы, не дай «О store Gud, nar jag den varld beskader», не продуло ненаглядному… И вот поплыли. Хорошо Неска захватила перчики, фаршированные фазаном: холодно было на палубе, заливало ее от борта до борта – штормило, как всегда, бл…ь. Бросились они в шлюпон: причалили вмиг. Вольденсон вытащил свою торбу из моря и изрек: ули тут плавать, когда северная гавань и есть красивейшая часть города, тока осухопученная, штобы можна было гулять, не опасаясь штормов и торнадо. Вот он, старый город, гуляй – не хочу!

Больше всего в жизни, кроме одной вещи, Неска любила фьорды. «Может, продать Банк на… Поселиться здесь с “Солей” (Неске уже природнился чем-то Фло-Вальдек), а сынка на х. р в Израиль, в хасиды – нефуй бездельничать до 30 лет!»

Гуляли они весь день, а Неска все любовалась пейзажем. Зашли, конечно, покушать: Неска взяла фрикадельки, ю порций, а Вальдек – десять стаканов кофе. Плотили каждый сам за себя.

Вощем, день удался на славу! На славу, судя по счастливому Нескиному виду, удалась и ночь. Морж Валдефира немного опух и стал смахивать на перепела на току.

Проснулся Вальдек, что Неска сбежала с кровати. Он вышел, а там Неска сцепилась с господином из-за пудинга на шведском столе.

Фло налил себе джина с тоником и пошел в спальню. Странно: он тотчас заснул.

Явилась возбужденная Неска.

– Не стыдно тебе, женщину не спас? – хохотнула Несенция.

– Як не спас?

Неска выглянула в коридор, там, как цыпленок гриль с торчащими вверх ножками, на спине лежал тот самый мужик.

«Да, – подумала Неска, – да…»

– Ну, седня куда?

– Для начала взгляни в окно.

– А что там?

– Смена караула.

– Ты что?

– Смена караула королевского дворца.

– А ты думала Кремля?..

– Пойдем в него, если хочешь…

– Хочу. Я везде хочу.

Виновато взглянув, Неска лукаво сказала:

– Ведь я еще нигде не была…

Ростислав до сих пор не помнит, как он пережил тот день. Ибо они побывали в Ратуше, Рыцарском доме, на острове Святого Духа, в Шведской королевской опере, в старом городе – Гамластане, в королевском дворце и даже в Соборе Св. Николая.

Но в последний заходить не стали. Постояли, прислонившись к нему женями, и заорали в один голос:

– Тэкси! Тэкси!

Пару дней влюбленные провели в номере, тут Неске пришлось расщедриться на фураж: а то и лошаковый выглядел уже как МАЗ с единственной горящей фарой.

Но на то и отъезд, чтобы вносить облегченья и радостную суету. Вольдегров проводил свою (он считал) банкиршу, домчал ее на взятом в прокате порше в этот, как его, вот, б…дь, гадкое слово – актюбинск, нет, б…дь – в Ничёпинг! А там уже вальяжно: наподобье фламинго взлетали и садились аэробусы, так что долго прощаться им не пришлось. Но все же, едва не прищемив голову, на взлете просунув стриженую челку в алюминиевую дверь, Неска крикнула на весь Сток:

– М-о-о-о-й!!!

В отчаяньи Вальдек и Несса вернулись на исходные рубежи. В таких случаях влюбленные долго под впечатлением звонят друг другу, выходят в агент, совершают иные глупости – одним словом, точь-в-точь, как наши герои. Месяц длилось их восхищенье друг другом, пора было заводить речь о супружестве… Вальдек становился банкиром (после азюлянта-то), Инесса – замужней женщиной. Каждый получал, что заслужил, вроде, у Бога.

Но вечером 24 февраля Инесске почему-то приспичило Вальдеку-Фло позвонить. Разговор носил необязательный, даже какой-то пустяковый характер, ведь все уже почти было готово: и кольцы с бубликами, и венчание в синагоге… Че ей не спалось, дуре? Короче, позвонила она.

Она говорила долго, как умеют говорить гражданки Востока, Горан стал уже уставать и намекнул, что он устал и уже поздно, но она неожиданно стала повторять:

– Щас, подожди, щас… Щас…

И вдруг Вальдекуслышал, как она мочится… Он живо представил ее, сидящую на унитазе, невольно вдохнул едкий запах ее густой, обрамлявшей вагину шерсти. Звук шипящей женской мочи оскорбил его. Преодолев пол-Европы, он словно хлестнул ему в лицо, будто обрызгал дорогущую его рубашку «Хелли Хансон», частично затопил Apartment, мимоходом наехал на всю Швецию и, в частности, на Собор Святого Николая. Если бы случились Хальс или «Черный квадрат», они написали бы ту симфонию. Никогда никто не слышал шипенья такой шипучки, потому что ее скрывают нормальные люди. Никогда еще феромонский запах не окутывал на планете огромные площади в несколько тысяч трансцендентальных га. Соломон все ждал, когда у нее кончится моча, но Неска, словно пивная бочка, мочилась, мочилась, мочилась, обдавая Флольдека ароматом и нежностью филистимлянских лугов, журча так, что, если быть идиотом, это журчание можно было ощупать, прижаться к нему, стать с ним одним целым…

«Вотчто: из гебни она», – озарило Вальдекса. И Вальдек повесил трубку. Она тут же перезвонила:

– Ты что, любимый, Горанка?

Никогда ему не было так противно. Мужчина снова надавил на рычаг. На этом наша история заканчивается. Сколько Неска ни звонила Новинсону, сколько ни пыталась заманить его на день ангела, намекая на их брак, оплатив поездку, – переменить его она не смогла.

– Что, расстались с невестой? – участливо осведомились в Миграхаунде.

– Буду Азюля ждать.

– Долго же Вы прождете…

Семь лет прожил Горан в Швеции, и тут только понял своим умом, что все, вля, в курсах, только он нечто иное: «украинский дурилка». Подумал так Валденс, обжегся (ударение на последнем слоге) текилой, спустил золотое руно в сортир и весь в «Рибоке» пошел в гавань.

Поперек фарватера, так, чтоб никто больше не мог пройти, расположился огромный российский шлюп неизвестного назначения. Русичи привычно праздновали. Кругом болтались цветные бумажные ленты, едко воняло водкой, мерзостью нестерпимой; звучала гармошка и колокольцы. Вальдек вдруг как-то задышал, задышал, как-то часто-часто. И его всего вырвало.

Страх

Однажды жительница Петербурга, молодая женщина, Келя Ефимовна Опридоцкая, засиделась за чаем у Таврического, в старинном, готического стиля, доме, где проживала подруга ее детства, парфюмерша Краня Витгоффна Затглх. Заболтались женщины, заговорились, и, когда Келя выскочила из старинного, красного дерева, лифта, часы показывали начало двенадцатого. Едва ли не лбом открыв дверь, тяжело переводя дух, она засомневалась: бежать ли к метро или идти спокойно к трамваю. Что-то говорило ей, что к метро, но она, проклиная свой сплин, быстрехонько пошла к трамваю.

Трамваи ходили чуть не всю ночь, да время было жуткое, и люди кругом: каждый мог обернуться кем угодно… Удивляло Ефимовну, что мало уж больно народу попадалось ей по дороге.