Читать книгу "Правитель империи - Олесь Бенюх"

Точками видны были пешеходы, черточками — автомобили. „Мы летим на прежней высоте, — голос Райдхэрста звуча ровно, внятно. — Телесеанс ведет с высоты одна тысяча пятьсот метров наша беспилотная ракета. Как и Б-52, она сделает полный круг над городом“. Площади, церкви, стадионы, жилые кварталы. Вот ракета, послушная сигналам с борта самолета, нырнула вниз.

Выполняя приказ, произвел бомбометание точно по заданному объекту», адмирал произнес эту фразу спокойно, словно сообщил, который сейчас час. А на стенах уже вздымались безобразными фонтанами здания. Смертоносный смерч всасывал в себя людей, деревья, машины. Медленно разваливался на куски собор Василия Блаженного: упала одна маковка, вторая, осела на бок главная колокольня… Стены и башни Кремля вздыбились бушующим пламенем, плавились, рушились. По стенам и потолку полз и ширился, ширился, ширился зловещий, всепожирающий атомный гриб…

«Провидение уберегло Картенева и Раджана от этой бухты Тихой Радости», — думала теперь Беатриса. И никак не могла избавиться от ощущения приближающейся неизбежно истерики.

Именно это ощущение властно охватило ее в тот момент, когда вспыхнул свет и адмирал Райдхэрст бодро воскликнул: «Поздравляю вас, миссис Парсел, с успешным завершением полета века!».

У нее еще хватило сил завести разговор с адмиралом о Джоне Кеннеди. Однако, само имя президента вызвало у Райдхэрста презрительную ухмылку.

— Вы спрашиваете, как у нас в клубе к нему относятся? За исключением одного-двух членов, все остальные считают его врагом нашей Америки.

— А я могла бы поговорить с этими одним-двумя?

— Они предпочитают держать свои взгляды в тайне. Извините, я джентльмен.

«Придется искать их через папу, — подумала Беатриса. Он-то их должен знать…».

Выйдя из машины у центрального подъезда своей гостиницы, Виктор, подавив зевоту, весело сказал: — Теперь, по крайней мере, будем знать, что такое изящная словесность по-чикагски.

И помахал вслед отъезжающему «бьюику» рукой.

Поднявшись в номер, он обнаружил на полу лист бумаги. По нему, строго хмурясь, напряженно бежали строки крупного машинописного текста: «Сэр, если вы не прекратите совать ваш вонючий большевистский нос в наши дела, придавим как гниду. Сегодня — клуб Изящной Словесности, завтра — Капитолий, послезавтра — Белый Дом.

Стоп, красная сволочь!

Запомните: есть 1152 способа убить так, что никакая экспертиза не установит причину смерти.

Искренне Доброжелатель».

Картенев усмехнулся. Сколько подобных посланий получил он за последнее время? Семь? Десять? Запугать они могли вряд ли. Но каждый раз оставался осадок горечи. И усталость, внезапная усталость вдруг охватывала его всего. Словно он целый день таскал мешки с песком. Она наслаивалась на ту почти физическую тяжесть, которая чувствовалась после каждой встречи с редакторами, журналистами — эти вечные провокационные вопросы, выпады, сентенции, подававшиеся обычно под соусом сочувствия, доброжелательности, симпатии.

Перед сном он принял горячий душ и потом долго лежал в постели с раскрытыми глазами. Сумбурные мысли, клочковатые воспоминания о встречах и событиях прошедших двух дней хаотически толпились в его сознании, наскакивая друг на друга, оттесняя и выталкивая друг друга. И мелодично, как удары метронома, в ушах раздавался страстный призыв: «Джо-шуа, Джо-шуа, Джо-шуа!».

Наконец он заснул. И увидел адмирала — подтянутого, элегантного, вальяжного. Райдхэрст повторил ответ на вопрос Картенева: «Членом клуба может стать любой, если его ежегодный доход — пятнадцать и выше миллионов». Затем он заговорил быстро, весело. Но не было слышно ни единого слова. «Похоже на диктора телевидения, если в приемнике отключить звук», подумал во сне Картенев. Но вот звук подключен.

Адмирал: Старые солдаты никогда не умирают. Это — аксиома, подтвержденная историей.

Виктор: А молодые?

Адмирал: Спросите у них, сэр. Спросите у них.

Виктор проснулся. Какой был странный сон. И о чем? Ах, да, о старых и молодых солдатах. Ему не нужно было ни у кого спрашивать. О том, что молодые солдаты умирают первыми, он знал слишком хорошо. Молодым солдатом была его мама, молодым солдатом был его отец.

Глава 8

Письма матери

Письма эти, перевязанные красной шелковой ленточкой, тоненькой пачкой путешествовали с Картеневым повсюду, куда бы ни забрасывала его судьба. Читал он их не часто, всегда под настроение, никогда — при свидетелях. Из всех близких ему людей лишь одна Аня знала их содержание.

Сейчас он не спеша подошел к окну, раскрыл штору и долго смотрел на ночной Чикаго. Сверкали огнями башни домов. По хайвеям мчались автомобили. Где-то справа черной громадой притаился Мичиган. Какой чужой, какой холодный город. Ветер.

Дождь. И одиночество, зябкое одиночество. Затерялся в многомиллионном городе Раджан. за тысячу тысяч миль посольские ребята в Вашингтоне. И уж совсем на другой, далекой планете, в Москве его Анка! А вокруг все чужое и все чужие.

Виктор зажег свет, достал письма, стал читать.

Письмо первое 5 июня 1942 года, Москва:

«Витюшенька! Сыночек мой любимый, единственный! Солнышко мое!

Письма эта, в случае если я погибну, передаст тебе твоя бабушка. А если останусь жива, то сама расскажу тебе обо всем. Хотя бы о том, как оставила тебя, годовалого, на руках моей мамы, а сама ушла на фронт. Каких сил стоило мне это сделать, никто не знает. Но я не могла иначе.

Котеночек мой светлый!

Ты родился через две недели, как твой отец уехал воевать с фашистами. У тебя был лучший папа на свете. И добрый, и ласковый, и сильный. Так случилось, то ты никогда его не видел. Но ты можешь гордиться своим отцом. Он погиб под Смоленском, сражался как герой, подорвал себя гранатой с целым взводом фрицев.

Я очень любила его, сынок. Отомстить за его смерть в нашей семье, кроме меня, некому. И вот я иду на фронт. теперь уже скоро. заканчиваю трехмесячные курсы медсестер — и в путь. Я знаю, когда ты вырастешь, поймешь, что твоя мама не могла иначе. Я должна драться как могу во имя светлой памяти нашего папы, за тебя, мой родной малыш, за себя, за все, что нам дорого, близко и свято.

Какие прекрасные девушки учатся со мной на курсах! И какие разные. Вот Оля Кальчено, маленькая, быстрая, юркая, как юла. Она сама из-под Брянска. На ее глазах фашисты спалили дом, в котором заживо сгорели ее пятилетний мальчик, отец и мать. Она была партизанской связной. Фашисты схватили ее, выдал провокатор, и они решили, как сказал гестаповский переводчик, „вывести весь ее род“, а потом повесить Олю. Ее чудом отбили друзья-партизаны и раненую переправили в Москву на самолете. При одном слове „фриц“ Оля скрежещет зубами. Как и я, она мечтает быстрее мстить немцам. Мечтает на фронте стать снайпером. Я уговариваю ее, что нет звания в армии почетнее, чем окопная медсестра.