Читать книгу "Ускользающий ангел - Барбара Картленд"

— Не-ет, уехали — три дня назад это было, и я сказал, что вас тут давно не было видно, тогда они уехали обратно.

Решив, что это скорее всего были слуги ее дяди, Ула вздохнула:

— Никто не должен знать, что я здесь. Кто живет в нашем доме?

— Никто, — ответил Грейвз. — Новый викарий сказал, домик слишком мал для него, и перебрался в старый дом рядом с церковью. Вы его помните, мисс Ула?

— Да, конечно, — согласилась Ула.

Разумеется, дом рядом с церковью был гораздо просторнее и внушительнее того домика, в котором она жила с родителями.

С того места, где она стояла, девушке было видно старинное здание церкви, в которой ее крестили, и вид этот каким-то образом наполнил душу Улы спокойствием, словно рядом с ней незримо присутствовал ее отец.

— Грейвз, если в доме никто не живет, мне хотелось бы заглянуть туда.

— У меня есть ключи, мисс Ула. Я храню там садовый инструмент.

Ула недоуменно взглянула на него, и он продолжал:

— Епископ говорил, что я должен приглядывать за этим домом — вдруг он кому-нибудь понадобится. Я посадил в огороде кое-какие овощи, но силы уже не те, что прежде.

— Это уж точно, — сочувственно проговорила Ула. — Я хочу зайти в дом.

Пошарив в кармане, старик нашел ключ и протянул его Уле.

— Я осмотрю дом, — сказала девушка, — а потом мне бы хотелось переговорить с вами.

— Я буду тут, мисс Ула, не беспокойтесь. На чердаке осталась часть ваших вещей, которые не удалось распродать. Я убрал их туда на всякий случай.

Одарив старика улыбкой, Ула, не в силах больше ждать, поспешила к черной двери и, отворив ее, вошла в дом.

Сразу же ее охватило такое чувство, что родители рядом и ей больше нечего бояться.

Комнаты первого этажа были совершенно пустые, если не считать нескольких вытертых ковров и застиранных занавесок, за которые нельзя было выручить и гроша.

Перед глазами Улы, однако, стояла картина того уютного, дышащего любовью дома, каким он был при жизни ее родителей.

Вот ее мать расставляет вазы с цветами в гостиной, а отец в соседней комнате за письменным столом готовит воскресную проповедь.

Но надо подняться на второй этаж.

Хотя в спальне родителей больше не было широкой кровати и простой мебели светлого дерева, Уле казалось, сами стены здесь излучали свет, которым была наполнена жизнь двоих людей, беззаветно любивших друг друга.

То же самое девушка ощутила в соседней комнате, некогда принадлежавшей ей, такой уютной и радостной.

— Я вернулась домой, — произнесла вслух Ула, проходя по коридору к узкой винтовой лестнице, ведущей наверх.

Чердак был завален предметами их обихода, кухонной утварью, которые не удалось продать.

На стене висели платья, принадлежавшие Уле и ее матери, по-видимому, оказавшиеся слишком тесными для деревенских женщин.

Или, может быть, суеверия не позволяли им носить одежду умершей?

— По крайней мере мне есть что надеть, — сказала себе Ула.

Но тут же подумала, что одежда эта вряд ли подходит для девушки, собирающейся зарабатывать на жизнь работой в поле.

Только такое занятие и можно найти в округе.

Но Ула, окруженная светлыми воспоминаниями, больше не тревожилась по этому поводу.

Вот книги ее отца, в большинстве своем, религиозные трактаты, и, самое ценное, его личная библия.

Взяв эту книгу, Ула с любовью вглядывалась в выведенное на обложке твердой рукой отца его имя. В это время снизу донесся какой-то звук. Сразу же, словно затравленное животное, девушка застыла на месте, напряженно вслушиваясь.

Донесшиеся шаги были слишком стремительными, чтобы они могли принадлежать Грейвзу.

Вероятно, старик ошибся. У людей, искавших Улу несколько дней назад, хватило ума предположить, что рано или поздно она вернется в отчий дом. Проявив терпение, они дождались ее, и Ула при этой мысли ощутила, как ее захлестнула паника.

Оглядевшись вокруг, она увидела, что спрятаться можно только за поставленными посреди чердака ящиками. По всей видимости, они были полны треснувшей посуды и прочей рухляди, подобной той, что был завален пол чердака.

Словно лисица, скрывающаяся от охотников, Ула стремительно бросилась к этим ящикам и, согнувшись, притаилась за ними. Она постаралась сжаться, стать маленькой и незаметной, и тут на лестнице послышались шаги.

Дверь отворилась, и кто-то вошел на чердак. Ула почувствовала, как бешено заколотилось сердце. Ей казалось, оно готово выскочить у нее из груди. Переполненная отчаянием, девушка мысленно обратилась с мольбами к отцу:

— Спаси меня… папа… спаси меня… Ты привел меня к цыганам, помог добраться до дома… не дай им схватить меня… пожалуйста… папа!

Каждый ее нерв дрожал от страха. Ула поняла, что человек, выследивший ее, сейчас стоит в дверях и оглядывает чердак, пытаясь найти ее.

Вдруг он негромко произнес:

— Ты здесь, Ула?

Какое-то мгновение девушке казалось, что она грезит наяву, и эти слова ей послышались.

Вскрикнув, она выскочила из-за ящиков и увидела среди нагромождения старых вещей как всегда элегантного маркиза Равенторпа.

Некоторое время они лишь молча смотрели друг на друга. Затем маркиз раскрыл объятия, и Ула, забыв обо всем на свете, бросилась в них.

Она прильнула к нему, а он, обняв ее, завладел ее губами.

Он целовал ее пылко, страстно, неистово, все крепче прижимая к себе.

Казалось, только так он мог выразить охватившие его чувства, для которых не находилось слов.

А для Улы словно раскрылись небеса, и из бездны страха и отчаяния она оказалась поднята к ослепительному свету.

Все происходящее было прекрасно и восхитительно. Маркиз целовал и целовал ее, и Ула вдруг подумала, что такого просто не может быть, и, значит, она грезит наяву.

Их учащенное дыхание слилось воедино, сердца бились в унисон. Наконец маркиз отпустил Улу и произнес дрогнувшим голосом:

— Я нашел тебя! Где ты была? Я сходил с ума от беспокойства!

Глядя на нее, он думал, какая она прекрасная, излучающая неземной свет. Со светлыми волосами, волнами ниспадающими на плечи, девушка была как никогда похожа на ангела.

— Ты… нашел меня, — промолвила Ула, — а я думала… что больше никогда… не увижу тебя!

Ее голос был наполнен такой нежностью, что маркиз, не удержавшись, снова поцеловал ее. Теперь, уже вкусив сладость ее невинных губ, он целовал Улу нежно, сдерживая овладевшую им страсть.

Обретя наконец дар речи, Ула, запинаясь, спросила: