Читать книгу "Едва замаскированная автобиография - Джеймс Делингпоул"

А «Дзен и искусство ухода за мотоциклом» — мура. Ты думал, что эта книга изменит твою жизнь — ничего подобного. Ты надеялся, что в ней не будет рассказываться об уходе за мотоциклом, и напрасно. Там об этом больше, чем нужно — даже для того, у кого есть мотоцикл. Кроме того, от чтения тошнит.

Чего бы хотелось, так это поплавать, но страшно оставить вещи без присмотра. Приходится оставлять их у бармена на другом конце пляжа. Но бармен не отпустит тебя, пока ты не купишь у него что-нибудь выпить. А ты уже не можешь позволить себе это, потому что денег осталось только на то, чтобы выпить что-нибудь холодненькое один раз в день, а ты уже отобедал три часа назад. На самом деле можно и не заказывать днем холодных напитков, потому что тогда можно позволить себе вечером два пива вместо одного и слегка прибалдеть, а не просто впасть в сонную фрустрацию, когда не можешь ни читать, ни писать открытки.

Достаешь бутылку из-под минеральной воды, смахиваешь песок с горлышка и окатываешь тепловатой жидкостью лицо вокруг рта. Стараешься, чтобы вода не попала в рот, потому что она, наверное, застоялась. Стоячая вода, забродившая на солнце. Утешает, что сэкономил денег.

Краем глаза замечаешь какое-то движение. Поворачиваешься и, щурясь от солнца, замечаешь двух приближающихся девушек. Загорелые, стройные и, возможно, вполне привлекательные, потому что из-за яркого света не разглядеть. Впрочем, это не важно, потому что близко они не подойдут. Незачем. Пляж полупустой. Места навалом.

Теперь они совсем близко, поэтому старательно смотришь в книгу, чтобы они не заметили, как ты их разглядываешь, и не испугались. Грек, испанец, итальянец или француз вел бы себя вызывающе и разглядывал их, пока они не ответили бы. У грека, испанца, итальянца или француза было бы гораздо больше шансов заняться сексом.

Смотришь в книгу, но не понимаешь ни слова. Как в кино, когда бежавший военнопленный прячется в канаве и слышит, как охранники подходят все ближе и ближе. Вот сапоги стучат уже в нескольких сантиметрах от его головы. Беглец весь сжимается в страхе и ужасе.

— Простите, пожалуйста…

Я поднимаю голову, как бы с удивлением. Надо мной стоят две девушки. Обе в ярких цветных бикини, с завязанными вокруг талий саронгами; обе держат в руках дешевые, имитирующие дорогие, пляжные сумки. Та, которая заговорила со мной, больше загорела, чем другая — как в рекламе Bergasol с двумя блондинками с заплетенными волосами, повернувшимися к вам спиной. На ней очки Lolita в розовой оправе, голос шикарный и хриплый.

— Вы не возражаете, если мы здесь расположимся? — Она указывает рукой на место поблизости.

— Э-э… нет, — говорю я, стараясь выдержать ее взгляд подольше, что мне не слишком удается. В предсмертный миг, перед тем как снова опустить глаза, я пытаюсь найти какие-нибудь дополнительные слова, которые покажут, что я совершенно не возражаю против того, чтобы они тут сели. Но все, на что я оказываюсь способен, прежде чем сделать вид, что снова погружен в книгу, которая мне даже не нравится, это: — Нет. Действуйте.

Девушки действуют.

Снова я все испортил. Ну что мне стоило продолжить чем-нибудь вроде «Вы тоже из Англии?» или «Как вам — не слишком жарко здесь?». Теперь момент упущен, и мне его уже не вернуть. Они перешли в режим «двух подруг на пляже, довольных обществом друг друга». А я — неспособный к общению одинокий книжный червь, на которого можно больше не обращать внимания. Если я попробую теперь заговорить с ними, это будет выглядеть неестественно и даже безрассудно. Самым разумным сейчас будет собрать вещи, пойти домой и заняться онанизмом. Оставаясь здесь, я только измучаю себя горькими мыслями о том, что все могло получиться иначе.

Но я остаюсь, чтобы мучить себя. В основном потому, что заслужил это; но отчасти потому, что какой-то тихий слабоумный внутренний голос нашептывает, что не все еще потеряно и возможны варианты.

«Да? И какие же?» — спрашиваю я его.

Голос не уверен. Может быть, девчонки забыли сигареты и попросят у меня.

Через несколько секунд та шикарная смуглая залезает в сумку и достает полную пачку «Мальборо» и предлагает ее своей подруге. Да, огонь у них тоже есть.

Я спрашиваю внутренний голос, какие у него есть еще умные мысли.

Что, если одна из них пойдет в уборную, а другая вдруг сообразит, что ей нужно намазать спину кремом?

Я говорю голосу, чтобы он заткнулся. И пытаюсь заглушить его словами Роберта М. Пирсига. «Качество, качество», — талдычит он без конца. Видимо, имеется в виду, что нужно долго и глубоко обдумывать вещи и делать их не спеша. Да наплевать мне на это. Это мне как-нибудь поможет подцепить этих пташек?

Я снова поднимаю глаза, и, можете не сомневаться, теперь та, которая смуглее, намазывает кремом спину той, которая посветлее. За этим следует ответная любезность. Наверно, можно уже пойти и заняться онанизмом. Пока вдохновение не прошло.

Мне приходит в голову, что если я буду так себя вести, то другого секса, кроме онанизма, у меня никогда в жизни и не будет. Если я хочу заниматься настоящим сексом, нужно быть решительным и не бояться получить отказ. Нужно придумать какой-нибудь хитрый способ возобновить разговор.

Первое, что мне приходит в голову, — время от времени громко демонстрировать раздражение, негодующе швырять книгу, а затем снова брать ее в руки с лицом, которое должно выражать: «Ну, дзэн и искусство долбаного ухода за мотоциклом, это ваш последний шанс». Возможно, кто-нибудь из них спросит: «Что, не нравится вам ваша книга?» Тут я и завяжу беседу.

Но либо я делаю это недостаточно нарочито, либо им неинтересно разговаривать о книгах. Либо они приняли меня за слабоумного — вот уж это скорее всего! — или думают, что у меня синдром Турета.

Вторая моя идея более удачна, но не более продуктивна. Я спрашиваю, не присмотрят ли они за моими вещами, пока я плаваю. Смуглая смотрит на меня поверх книги и произносит «Да, конечно», что не побуждает к продолжению разговора, поэтому я просто благодарю и направляюсь к морю. Поплавав, еще раз благодарю.

— Ноу проблем, — говорит смуглянка.

«Черт подери, — думаю я, — это был последний из моих приемов знакомства».

И тут происходит маленькое чудо. Та, что посветлее, спрашивает, не присмотрю ли я за их барахлом, пока они плавают, а та, что потемнее, отвечает ей: «Ну что ты, я посижу здесь, на берегу».

Так вдруг темнокожая и я оказываемся вдвоем. Действительно ли она самая красивая из них двоих, сказать не могу, потому что, как всегда, не решался смотреть на них, кроме как краем глаза или в краткие мгновения разговора. Я и сейчас не решаюсь на нее смотреть. Я просто собираюсь безрассудно атаковать, броситься на амбразуру вражеского пулемета, а захвачу я позиции врага или, изрешеченный пулями, повисну на колючей проволоке, уже не важно — во всяком случае, я выполнил свой долг.

Я решаю действовать не сразу, чтобы ей не показалось, что я ждал возможности застать ее врасплох, когда она останется одна. Но вдруг, словно под действием неодолимых стихийных сил, я вскакиваю на ноги и говорю: