Читать книгу "Игрушка белоглазого чу - Глеб Васильев"

– Мда… не густо, – Геша причмокнул, слизывая с губ растаявший конфетный шоколад. Алексей только развел руками.

– А если его кроме клюшек, лодок и девок ничего не интересует, с чего твой Карлыч взял, что он тебе раскрутиться по полной программе поможет? – резонно удивился Геша.

– Ну дык, он же клюшками и прочим барахлом в свободное от бизнеса время занимается. А так он что-то типа генерального продюсера, а может и нет – я точно не знаю. Кажется, он не меценатствует, просто чутье у старика хорошее и слово его тяжелого весит – все, кого он пригревает, в миг если не Кобзонами с Пугачевыми, так Киркоровыми с Орбакайтами становятся.

– И откуда же такой волшебный старик Хоттабыч взялся?

– Со слов шницеля, до того, как стать всеобщим папиком, Коба индийскими джинсами на толкучках промышлял. Но что-то у него там не срослось – то ли пожадничал и не поделился с кем надо, то ли мусора тогда план недовыполнили и статистику подбивали – короче, замели Кобу по статье «валютные махинации». Посадили – знать, не хватило джинсовых денег. Отсидел от звонка до звонка. В каких позах проводил время в период заключения – не известно. Но сразу после выхода переменился до неузнаваемости. Мелочевкой больше не промышлял. Первым делом организованно стравил между собой самых крупных столичных бандюганов. Воротилы собственные ряды на три четверти проредили в ходе разборок. Оставшиеся без руководства синдикаты плакали как малые дети – очень боялись отправиться следом за своими топ менеджерами. С оставшейся четвертью Коба, предварительно прибрав осиротевших дойных коровок, договорился по-хорошему, войдя в долю. «Вот оно – будущее Шайморданова» – подумал Геша.

– Так этот папик, попросту говоря, мафиози?

– Сейчас, кажется, нет – сколотил капиталец и из упряжки свинтил, особенно не испачкавшись. Кроме продюсеров и артистов больше никого не доит. А тех удоев, что имеет, хватает и на гольф, и на лодки, и на шалав. Глаз наметан, раз в плюсе всегда ходит.

– Насколько я понял, переломной точкой в жизни Кобы стало тюремное заключение, – резюмировал Геша. – Значит, и эксклюзив нужно от этой печки строить.

– Думаешь, ему приятно будет вспоминать, как он на нарах тух?

– Думаю, что как любой мафиози, путь даже бывший, папик – романтик до костного мозга. Что не убило – то сделало сильней. А о том, что сделало сильней и вспомнить приятно. Тем более, что жизнь Кобы после тюрьмы стала по истине райской. То есть прямое следствие: испытание и вознаграждение за успешное его преодоление. Будем давить на тюремную романтику.

– Решено, – отбросив сомнения, Алексей согласился. А что ему еще оставалось делать после убедительных доводов культового писателя?

– Теперь дай мне час времени, карандаш или ручку и какую-нибудь бумагу – блокнот, тетрадь, альбом для рисования – что угодно, – Геша безошибочно почувствовал нахлынувшую волну вдохновения и потер руки в предвкушении плодотворного творческого процесса. Алексей без разговоров исполнил все требования Геши и исчез из его поля зрения, дабы не отвлекать.

«Так! Если уж Лёха-Дима из мурки крутой рэпак замутил, то любой мой стих он просто обязан мегахитово прочитать. Главное стилистику выдержать» – думал Геша, а рука уже сама собой выводила на чистом листе первые строчки. Ни в тюрьме, ни даже в предварительном заключении Геша никогда не находился, поэтому фантазировал вдохновенно.

Через час на коленях Друзилкина лежали три готовых варианта текста – на выбор заказчика.

Вариант номер один брал злобным напором сменяющих друг-друга картинок ассоциативного ряда, близких по тематике к тюремному романтическому фольклору. По сути же сам текст был длинным обращением каторжника к соглядатаю. Рабочее название для данного шедевра Геша придумал не слишком романтическое – «Вертухай», чтобы сыграть на контрасте, которого тут было до незаметного мало.

За одиночество мое лютое,

За перо в моем голенище,

За рожу твою сальную,

За смех, как у пьяной бабищи,

За зубы, раскрошенные в скрежете,

За вкус крови на разбитых губах,

За шрам на бледной щеке,

За то, что я превращаюсь в прах,

За злость, за клыки волчьи,

За проволоку в небе колючую,

За голубей на воле, за воронов,

За жизнь сучью,

За сырость карцера,

За хлеб и воду,

За ватник с номером,

За то, что ты, сука, топчешь свободу,

За вонь параши,

За наколку матери,

За решетку крепкую,

За братишку в соседней камере,

Я откинусь в срок –

Мне не надо лишнего –

А ты, гнида мелкая,

Будешь здесь пожизненно.

Второй вариант Геша честно сочинил по мотивам слышанной давным-давно песенки «Я буду жить» единственного всплывшего в памяти российского хип-хопера по прозвищу Дельфин. Фразу «я буду жить» Друзилкин переделал в «живи» – этакое стилизованное пожелание папику в день рождения. Текст «Живи» получился немного пасмурным, но в целом оптимистичным, более лиричным и метафоричным по сравнению с «Вертухаем».

Многие из жизни уходят, я им в след не плюю

Кто-то считает, что лучше быть гнидой, чем походить на тлю

Из двух зол я выбираю добро, я остаюсь собой

Люди вокруг пухнут, сохнут и только я горю

Воля – внутри меня, свобода – внутри меня,

Внутри меня решеток нет, пусть солнце рвет свои

Огненные бока о колючую проволоку на исходе дня

И если нет пустоты внутри

Живи

Живи

Живи

Пока челюсть квадратна, пока мускул тверд,

Пока на шее бьется жилка веры, я не буду мертв.

Это не сложно – быть мертвым, это легко успеть.

Сложнее, гремя кандалами, верить в судьбу и петь

Смотреть всегда вперед, не отводить взгляд,

Взять на себя вину и не идти назад,

Не думать, что впереди – рай, ад,

Жить, но никогда – во лжи,

И говорить другим

Живи

Живи

Живи

Мерить жизнь этапами пересыльными, метрами, десятками лет

Загляни в себя – понравится ли портрет