Читать книгу "Все под контролем - Алексей Калугин"

– Это, – тихо, почти шепотом произнес Славик.

Перед нами на экране была картина «Авиньонские девицы», работа, выполненная Пикассо в 1907 году, его первый эксперимент с направлением в живописи, которое двумя годами позже получило название «кубизм».

Я уже понял, в чем дело, но все же спросил у Славика:

– Этот рисунок был на майке, которую у тебя стащили на пляже?

Славик молча кивнул.

Я выключил экран. И посоветовал Славику даже и не думать о переходе в Отдел искусств.

Мне показалось, что он правильно меня понял.

Глава 16

– Что же получается? – недоумевающе развел руками Егоршин. – Пикассо – плагиатор?

– Круто берешь, – усмехнувшись краем рта, слегка покачал головой Векслер. – А если так, то будь добр дать какое-то обоснование тому, о чем говоришь.

– Ну, здесь все просто, – с демонстративной небрежностью взмахнул рукой Егоршин. – Пикассо увидел «Авиньонских девиц» еще до того, как сам написал картину. Следовательно, он не сотворил что-то новое, а просто воспроизвел то, что видел.

– А каким образом «Авиньонские девицы» оказались на майке?

– Откуда же мне знать, – пожал плечами Егоршин. – Должно быть, какой-то модельер решил, что картина Пикассо будет хорошо смотреться на ней.

– Так, значит, она все же принадлежит кисти Пикассо?

Егоршин хотел было что-то ответить, но, подумав, смолчал.

– Получается, что Пикассо воспроизвел свою собственную картину? – Векслер обвел вопросительным, да при этом еще и немного насмешливым взглядом обступивших его столик инспекторов. – По-вашему, это можно назвать плагиатом?

– Для чего же Пикассо утащил майку? – спросил один из инспекторов.

– Между прочим, на тот момент, о котором идет речь, кубизма вообще не существовало, – заметил другой.

– И о чем это говорит? – насмешливо прищурился Векслер.

Инспектор, сделавший последнее замечание, смущенно пожал плечами.

– Если вас интересует мое мнение, – сказал Векслер, – то я полагаю, что к тому моменту, когда в руки Пикассо попала майка моего напарника, он думал о новом стиле, который, по сути, уже существовал в его сознании. Но по какой-то причине Пикассо все еще не решался совершить революцию в искусстве. Возможно, он сомневался, будут ли оценены по достоинству его творческие поиски. Изображение же, которое Пикассо увидел на майке, убедило его в том, что медлить далее нельзя. Само собой, Пикассо не знал, что майка попала к нему из далекого будущего, поэтому, увидев ее, он, скорее всего, решил, что идея кубизма витает в воздухе, и если не он, то кто-то другой непременно реализует ее в самое ближайшее время. Вот и все, – Векслер показал слушателям открытые ладони, словно хотел продемонстрировать, что он ничего от них не утаил. – Но если бы не Славик, то не исключено, что первая картина в стиле кубизма появилась бы двумя-тремя годами позже.

– Два-три года – немалый срок, – качнул головой светловолосый инспектор, державший в руке сандвич с тунцом, который он даже не надкусил. – История искусства могла пойти иначе, не продемонстрируй Пикассо публике свои картины, написанные в новом стиле, в 1907 году.

Прежде чем ответить, Векслер заглянул в свою чашку, в которой оставалось только несколько чаинок, прилипших к стенкам.

– Очень многое в мире пошло бы совсем иначе, не открой мы однажды временной спирали и не научись прыгать с одного ее витка на другой. Должно быть, у каждого из нас имеется история, о которой он не очень-то хочет распространяться, – Векслер обвел строгим, придирчивым взглядом столпившихся вокруг его столика инспекторов Департамента контроля за временем. – Порою мне кажется, что если всех вас как следует порасспросить, то сыскался бы и тот голубь, что принес благую весть Деве Марии.

Сказано это было в шутку. Но почему-то вдруг все инспекторы разом принялись изучать рисунки на потолке бара.

Дело о картинах Ван Гога

Глава 1

Утро выдалось божественно прекрасным.

Небо сияло изумительно волшебной, кажущейся почти невозможной голубизной, для которой Винсент давно уже подбирал краски.

К сожалению, рассмотреть остальное мешала стена.

Винсент неторопливо направился к воротам.

Ворота, как всегда, были не заперты. Но обычно возле них сидел на табурете сторож, старик с неизменной потухшей трубкой в углу рта.

Анри Божеле. Так звали сторожа приюта для душевнобольных в Сен-Поль-де-Мозоле. Собственно, он почти все время дремал, сидя на низком неокрашенном табурете, оперевшись спиной о выбеленный столб. Его фигура являла собой некий сакральный символ, не понятный никому, кроме обитателей приюта, у каждого из которых при одном только взгляде на старика Божеле пропадало само желание пересечь черту, отделяющую территорию приюта от мира, лежащего за воротами. За те пять лет, что Анри Божеле исполнял обязанности сторожа в приюте, у него ни разу не возникло непонимания с кем-либо из больных.

Но сегодня старика Божеле на месте не было. Возле чуть приоткрытой створки ворот стоял только его табурет.

Сей удивительный факт вызвал у Винсента легкое недоумение. В его понимании отсутствие старика Божеле на обычном месте было равносильно тому, как если бы таинственным образом исчезли сами ворота.

Винсент приблизился к воротам и тронул правую створку рукой. Металлическая решетка качнулась на петлях, тихо пропевших свою короткую скрипучую песню, знакомую каждому, кто хотя бы раз выходил за ворота.

Винсент выглянул за ворота лишь за тем, чтобы убедиться, что старика Божеле нет и там.

Вдоль ограды тянулась узкая грунтовая дорога, по которой редко кто проезжал. А чуть дальше, всего в нескольких метрах от обочины, начиналось поле, засаженное подсолнухами.

Не поле, а бескрайнее море фантастических желтых цветов.

Огромные круглые соцветия с большими корзинками, плотно заполненными крошечными оранжевыми цветками, окаймленные широкими ярко-желтыми лепестками, сидели на упругих зеленых стеблях, сгибающихся под этой тяжестью, и плавно качались из стороны в сторону, когда над полем пролетал легкий, едва ощутимый вздох ветра.

Винсент приподнял голову, чтобы взглянуть на неспешно проплывающие над полем облака. Созданное самой природой сочетание голубого, желтого и белого цветов было настолько великолепным, что у художника на мгновение перехватило дыхание. Голова закружилась, а в ушах послышался слабый, отдаленный, протяжный звон, похожий на комариную трель. Перед глазами поплыли, накладываясь друг на друга, словно мазки, положенные широкой кистью, фрагменты картин, которые Винсент только собирался написать.