Читать книгу "Международное тайное правительство - Алексей Шмаков"

Завершая вопрос о редакторах Мишны, нельзя не отметить в итоге, что: 1) о рабби Акибе бен Иосифе, самом знаменитом из таннаев, говорится в Талмуде: «из каждой черточки в буквах Закона (Торы) он выводил целые горы новых голах» (дальнейших узаконений); 2) Симон б. Иохай, один из выдающихся учеников Акибы и коллега «гениального» рабби Меира, классифицировал законы Мишны по предметам, являлся непримиримым врагом Рима, за что немало выстрадал и под именем Симона Волхва ошибочно считался автором главной каббалистической книги «Зогар», которая, в действительности, написана лишь к концу XIII в. по Р. Х. в Испании; 3) Меира, знаменитейший из учеников Акибы, положившего основание Мишне Иуды Ганасси. Меир не менее известен в качестве популярного проповедника, иллюстрировавшего свои речи легендами, баснями и притчами (агадами). В Талмуде прославляется даже его жена Берурия (Валерия), как чрезвычайно начитанная и доблестная женщина. 4) Иуда Насси (Ганасси или Гакадош), обыкновенно называемый в Талмуде просто Рабби. Среди многих его учеников Талмуд отдает чрезвычайное предпочтение Аббе Ареке, переименованному в Рава и Map-Самуилу. Святой Иуда, по преданию, находился в дружеских отношениях с императором Марком Аврелием либо, что вероятнее, с Люцием Верром Антонином. Опираясь на непререкаемый собственный авторитет, Иуда отменил многие обычаи и обряды, которые, хотя и были освящены раньше веками, но сделались неудобными при новых обстоятельствах; важнейшая же его заслуга усматривается в кодификации Мишны, ставшей каноническим кодексом традиционного права и заменившей все подобные компиляции прежних ученых.

Независимо от четырех поименованных авторитетов по существу Мишны, следует указать еще на двоих, если так можно выразиться, с формальной точки зрения. Руководящие, толковательные приемы для развития Библии, а в особенности Пятикнижия, дал уже Гиллель. Этих приемов семь: доказательство от меньшего к большему и наоборот; аналогия формы; обобщение специального закона; обобщение двух специальных законов; общее и частное; аналогия из другого места и – умозаключение из контекста. Эти приемы оправдывались логикой и духом еврейского законодательства, а потому были вслед за этим энергически защищаемы против великого Акибы Измаилом б. Элишею. Но не так смотрел на дело сам ученик Наума из Гимзо – Акиба. Он везде находил всевозможные намеки, в любых грамматических особенностях языка Библии, в илеоназмах, повторениях одного и того же закона, в соединительных и противительных союзах, в указательных местоимениях, в определенном члене, в личных местоимениях и глаголе, равно как в местоименных суффиксах, иначе говоря, – во всех тех лишних словах, частицах и буквах, которые, однако, необходимы во всякой связной речи. Эти приемы истолкования дали, тем не менее, могучие средства для обоснования каждого обычая и всякой новой законодательной нормы буквой Писания. Не удивительно, что они были встречены с восторгом и умилением современниками Акибы. Измаил же, в свою очередь, развил приемы Гиллеля до тринадцати, впрочем, отбросив один и один же прибавив. На практике применяются лишь четыре приема Измаила, но зато в раввинской литературе добавлены и разные другие. На справку, – в качестве соффистического курьеза и как недурной образчик Талмудического языка, мы приводим следующий список тринадцати толковательных приемов рабби Измаила б. Элиши: 1) калвахомер; 2) гезера-шава; 3) биньян ав; 4) келал уферат; 5) перат ухелал; 6) келал уферат ухелал; 7) келал шегу царих шферат уферат шегу царих лихглал; 8) давар шегая бихелал венца мин гакелал; 9) давар шегая бихелал веяца литсон тоан шегу хеиньяно; 10) давар шегая бихелал веяца литеон тоан шело хеиньяно; 1) давар шегая бихелал веяца ладун бедавар гехадаш; 12) давар плламед меиньяно ведавар галламед миссофо и 13) шне хетувим гаммаххишим зе эт зе.[45]

VII. Наряду со сказанным уже сами исторические судьбы еврейства создали раввинами достаточную гарантию в произволе толкования письменного закона под предлогом применения закона устного. Если семитические письмена не содержат гласных букв, заменяемых особою пунктуацией, а потому произносимых, как придется, то чтение подобного текста становится условным еще и за нередким отсутствием в нем как знаков препинания так даже разделения строк на слова. Небезызвестно, с другой стороны, что «избранный народ», не имея собственного разговорного языка (евреи С. Европы говорят на испорченном немецком языке, а южные евреи в Европе и передней Азии усвоили жаргоном не менее извращенный ими испанский язык), непременно уродует по-своему и всякий другой язык. Проходя же на пути веков через разные виды паразитизма у иноплеменников (между прочим, из 1400 лет даже своего политического существования проведя 1000 лет в рабстве), они дали в заключении Талмуд на целом винегрете чужих языков, под иудейский лад переделанных и перемешанных. Здесь крайне перепутаны и скомканы: хеттейский, вавилонский (халдейский) древний, аморрейский, сирийский, арамейский, халдейский новый (эпохи пленения), греческий, латинский, парфянский и персидский. Вдобавок к столь винегретному языку не существует ни грамматики, ни лексикона. Независимо от этого, само изложение Талмудической премудрости случайно и предумышленно, окутывается непроглядным туманом бездонной казуистики, непостижимой для чужеродца вздорности, а подчас и гнусности тем, вероломных изворотов, пустозвонства диалектики, невероятного дерзновения софизмов, ябеднического коварства и эквилибристики лжи, от хаоса которых голова уже идет кругом, помимо анархии языков, указанной выше. Не трудно представить себе, какова вся эта непроглядная тьма для злорадства раввинов и что они в ней проделывают!..

VIII. Не имея другого источника размышлений, кроме Библии, усматривая в ней начало и конец бытия «избранного народа» и для сохранения иудаизма, как они его понимали, приурочивая свою деятельность лишь к ее истолкованию по-своему же, учителя Израиля стремились исчерпать этот источник не только до его крайних границ, но и за пределами всякого их вероятия. Предпослав утверждение, что по необъятности божественного разума, заключенного в Пятикнижии, человеческие рассуждения не способны постигнуть его глубины, мудрецы Талмуда стали признавать не одним правом, а и своим долгом проникновение во все последствия. Таким образом, возникли толкования, а за ними толкования на толкования, на эти же последние – супер-толкования и т. д. без конца. Своими тринадцатью методами разумения Пятикнижия Талмудисты выводили из него как законы, логически проистекающие, так и те, которые должны быть, по их мнению, здесь предполагаемы, так, наконец, те, до каких только в состоянии проскользнуть софистическая эквилибристика, шулерство диалектики, салто-морталэ кляузничества, дерзость изворотов, циническая пронырливость, наглость в самом крайнем изощрении. Дать нечто новое, предшественникам чуждое, стало излюбленной задачей талмид-хохима. Усилия этой категории, с одной стороны, показывают, что никакой иной народ не истязал своих умственных способностей подобно евреям, с другой же, создают многосложный табель о рангах, то есть о сравнительной силе авторитетов, «геделе-бе-Исроиль» и «годен-бега-гдолим», а с третьей, обусловливают ряд вероломных приемов к выходу из этих, нарочито запутываемых, кагальных лабиринтов.

В такой сфере, трудно сделать и несколько шагов без смертельной тоски. Чтение Талмуда является странствованием в пустыне среди сыпучих песков, бесплодных растений, истоптанных трав. Вот почему сюда были призваны на помощь: аллегории, басни, сказания, мифы, притчи, анекдоты и легенды. Но, развлекая поучаемых, отцы Талмуда пользуются и этим материалом для дальнейшей фальсификации писанного закона – в целях нового, для себя корыстного осложнения ритуальной практики, равно как для больших удач в пропаганде еще неслыханной безнравственности.