Читать книгу "В розовом - Гас Ван Сент"

Джек затараторил еще быстрее:

— Фильм о такой, типа королевской, бродвейской семье. Королевской, но не благородной. Как наши семьи рокеров — избалованные, безответственные, самовлюбленные эгоисты — в общем, перекошенные. И у них поэтому все идет из рук вон плохо, так что остается только музыка и склоки с журналистами. Фэны их только портят своим обожанием — как раньше придворные королей. У них тоже есть королевский двор, шуты и советники, доносчики и подхалимы, золото и прочее дерьмо. Блин. Такими были и эти Бэрриморы.

Их предки вроде как тоже играли на Бродвее в девятнадцатом веке — прямо бродвейские Кеннеди! А малышка Дрю — правнучка Джона. Я ее не знаю, но наследственность у нее просто супер.

Я слышал такую байку: когда Джон умер, его труп посадили за стол, и все его собутыльники жрали, пили и говорили ему прощальные тосты. Блин. То есть как Синатра и Крысиная стая. Но даже Синатра не был таким перекошенным. А Джон Бэрримор вообще неуправляемый. То есть в каком-то смысле. Но великий актер. Когда я в первый раз приехал в Голливуд, то жил в доме Лайонела Бэрримора Он называется «Орлиное гнездо». А рядом дома других знаменитостей, «Волчья берлога» и другие. Настоящее г-вудское дерьмо, фальшивые сенсации, поддельные короли.

(Джек бредит, что ли?)

Да, Лайонел Бэрримор построил «Орлиное гнездо». Ничего не скажешь, умели они себя рекламировать. И путешествовать во времени тоже. С помощью своих чумных старых фильмов.

И вот в двадцатых все эти знаменитые путешественники во времени сидели по своим сказочным замкам, играли в бильярд и пили «Перно». В бильярдном зале наверняка проходили крутые соревнования. А сейчас там склад. Еще у них в приятелях ходил комик У.К. Филдс, от которого всегда были одни неприятности, и много других известных пьяниц.

(Джек начинает говорить чуть размереннее.)

Так странно: ты там, в той самой комнате, где все это было, — но все уже в прошлом.

(Удивительно: я никогда раньше не слышал, чтобы Джек говорил о прошлом. Почему бы ему просто не отправиться туда, раз так интересно?)

Иногда по ночам, особенно покурив травы, я, честное слово, слышал из своего домика для гостей, как в бильярдном зале гремят шары и голос Филдса говорит: «Лайонел, мой мальчик, если б только у меня был…» А потом еле слышно: «…все то же, то же…»

Глава 17

От полуразрушенных стен зала для собраний откалываются кусочки мрамора. Кадр, снятый с движения, как у Алана Паркера в фильме по пинк-флойдовской «Стене». Мрамор крошится без особой причины — если не считать того, как здорово это смотрится, особенно если снимать снизу. Да, действительно здорово. Наконец камера показывает ноги. Их много. Ноги расположены по кругу и залиты ярким оконным светом, как у Алана Паркера, со слабым туманным фильтром, где-то первого номера, с подходящим рассеиванием. Или вообще без корректирующего фильтра, отчего оконный свет очень прохладный и голубой.

Встает молодой негр с дрэдами и говорит: «Привет, я Бенджамин! Я страдаю от алкоголизма и наркомании». Группа, которую мы скорее слышим, чем видим, хором приветствует Бенджамина: «Привет, Бенджамин!» Бенджамин заканчивает: «Я знаю, как перестать пить и принимать наркотики; пожалуйста, помогите мне не начать это делать снова». Потом встает еще один — дань творчеству Лени Рифеншталь, что для Алана Паркера редкость, хотя от этого фильм становится только лучше. «Меня зовут Джерри — я алкоголик и кокаинист». — «Привет, Джерри!» — «Внутри у меня все не так, как снаружи. Пожалуйста, помогите мне изменить себя». И еще один: «Я Хейрим — я пристрастился к крэку». — «Привет, Хейрим!» — «Пожалуйста, помогите мне увидеть мои проблемы». Все это время по экрану идут титры.

Снова та же группа людей, но немного позже. Пациент рассказывает, о чем он когда-то думал. Его голос дрожит от слез. (Продолжают всплывать титры: художник-постановщик, оператор-постановщик…) «Я сидел перед телевизором и смотрел мультик… ну, вы знаете, про койота… и плакал». Другой пациент, который внимательно глядел на рассказчика, подсказывает: «Его зовут Уайли-Койот, Хитроумный Койот».

«Да, Хитроумный Койот! Он гоняется за птицей, а я смотрю на него и вдруг понимаю: при любом раскладе Койота придавливают камнем (показываем Койота под камнем)… отправляют в космос (аналогично: Койот в космосе) или взрывают (на фоне взрыва продолжаются титры). Расплющивают. Ударяют молотом… И я понял, что Койот — это я, а птица…» Ему подсказывают: «Калифорнийская земляная кукушка». «Да, — говорит Хейрим, — ка… кукушка, точно. Кукушка — это наркотики. Я вечно пытаюсь их заполучить, как Хитроумный Койот. Вот почему я и заплакал».

Тут вмешивается психолог: «Хорошо, давайте сейчас подумаем, почему мужчины плачут». У психолога длинные пальцы; он смотрит всем в глаза, чтобы установить контакт. (На экране тает последняя строка титров: «Фильм Алана Паркера».) Психолог заканчивает мысль: «И насколько это приемлемо. Позволяет ли наше общество мужчинам плакать. Запомните эту тему».

Я связываюсь с Мэттом, и он тут же замечает мое беспокойство. Он говорит, что мне уже пора. Пора узнать (?). И начинает что-то невнятно растолковывать. В его словесном бреду я улавливаю слово «Розовое». Так он называет путешествие по измерениям.

Когда-то он говорил мне, что его отец пишет книгу под названием «В Розовом». Так вот, розовые здания — то, что играет роль комнат за пределами нашего измерения. А отец — внешнее присутствие. Вроде Бога.

«В Розовом» — то есть в Боге.

«Свиньи» — секретное наименование людей. Мы свиньи?

Они что, инопланетяне, которые считают себя выше нас? А, Мэтт? И что обозначает «Гора грома», кроме ночного клуба?

Однажды вечером Феликс пошел с девушкой в клуб «Гора грома». Он взял с собой гитару, чтобы поиграть там с местной группой. И тут же заплясал, как Джон Траволта в «Лихорадке субботним вечером». С него тек ручьями пот; казалось, у него сильный жар.

В тот вечер в клубе было много юнцов-ведущих, и все они танцевали. Феликса никто не узнал: в реальной жизни он был совсем не похож на себя на экране.

Тут его затошнило, и брат с сестрой вывели его на воздух. Он упал в канаву прямо перед «Горой грома».

Рядом оказался фотограф, увешанный аппаратурой, но он не хотел снимать, потому что выглядело все слишком страшно.

Ведущие и актеры толпились на тротуаре перед своими «шевроле», включив радио на всю катушку.

Сестра села Феликсу на живот, чтобы хоть как-то остановить судороги. Она видела, как потух свет в его глазах. Тело, которое она сжимала ногами, начало медленно остывать. Она поняла, что Феликс уходит, и очень быстро.

Его сердце перестало биться. Младший брат, который звонил в «неотложку» и возвращался к нему каждые несколько секунд, тоже это понял. Это было ужасно, и ему уже ничем нельзя было помочь.

Вот и все. Джимми Кин[58]стоял там со своей девушкой. Он обратил внимание, что даже после таких страшных судорог ноги Феликса так и остались изящно скрещенными у щиколоток.