Читать книгу "Книга запретных наслаждений - Федерико Андахази"

— Господа судьи! Подсудимый, не удовольствовавшись кражей и мошенничеством в достижении своих отвратительных целей, без колебаний воспользовался еще и беззащитной женщиной.

Сидя перед судейским трибуналом, Гутенберг вспоминал тот день, когда познакомился с единственной женщиной, полюбившей его без границ и без условий.

Финансовые дела Гутенберга шли из рук вон плохо, он убедился, что все его попытки продвинуть свое изобретение разбиваются о несокрушимую стену нищеты. Он уже разрешил проблему с чернилами, разработал систему подвижных металлических литер, получил в свое распоряжение самую лучшую рукопись для образца и построил мастерскую вдалеке от любопытных взглядов, однако Гутенберг так и не сумел повторить почерк Зигфрида из Магунции, а для этого ему требовалось время и, главное, деньги. Иоганн совершенно изнемог, все его достижения оборачивались новыми заботами, обещаниями и долгами.

Во-первых, Гутенберг торопился вернуть Библию на прежнее место, в библиотеку, пока ее не хватились. Во-вторых, бумага, которую предоставлял ему Хайлманн, была как аванс вслепую в счет проекта, о котором фабрикант ничего не знал. Каждый листок, который тратил Гутенберг, уходил в дебет, пополняя собою растущий пассив предприятия.

Судьба распорядилась так, что именно в это время Иоганн познакомился с Эннелин фон дер Изерн Тюре, девушкой из богатой страсбургской семьи. Если бы не ее аристократическое происхождение, любой сказал бы, что ей суждено окончить свои дни в монастыре. Эннелин с изрядным преимуществом опережала всех остальных претенденток в борьбе за титул самой некрасивой женщины в городе. Казалось невероятным, что эта девушка может быть любима кем-нибудь, помимо Христа, и выйдет замуж за кого-нибудь, помимо Господа.

Уродство ее служило поводом для самых безжалостных комментариев. Во время аристократических приемов, когда Эннелин одиноко сидела в самом дальнем углу, до нее доносилось приглушенное хихиканье и едкие шепотки. Однажды она услышала:

— А по-моему, несправедливо утверждать, что Эннелин — женщина некрасивая.

— Она что, кажется вам красивой?

— Нет, она мне не кажется женщиной.

Как бы жестоко ни звучало это утверждение, доля истины в нем была. Эннелин обладала каким-то коровьим выражением лица и чертами, которые — хотя и не вписывались ни в какие каноны красоты — придавали ее лицу особую нежность, невинность и добродушие. И внешность ее не лгала: Эннелин была действительно добра. Она кротко слушала, как гости, прикрывая рот ладошками, шушукаются:

— Отцу следовало бы поступить с ней так, как подсказывает ее фамилия: запереть за Isern Ture,[49]а ключ потом выбросить в воду.

Эннелин опускала голову, и ее большие черные глаза, окруженные жесткими, как щетинки, ресницами — ну точно как у коров, — наливались слезами под закрытыми веками. Тело ее, казалось, на самом деле приноровилось к фамилии: эта девушка анфас была похожа на дверь: никаких женских изгибов на талии, на бедрах, на груди. Однако сердце Эннелин и чувства были сильны и прочны, как железо. Она научилась противостоять жестокости людей, умеющих судить только по внешности. Те, кто лучше знал эту девушку, отвечали нежностью на ее нежность — безусловную и бескорыстную.

Эннелин была светом очей для своего отца. В детстве она получала столько любви и щедрости, что позже, превратившись во взрослую девушку, ей было трудно понять, отчего ее внешность вызывает столько злобы и даже ненависти. Но все эти унижения так и не зародили в Эннелин ядовитой злости. Ей были неведомы ни гнев, ни ярость, и, хотя ее нередко посещала печаль, эта девушка никогда не выказывала раздражения. Она обладала веселым характером, неиссякаемой улыбкой и умением наслаждаться жизнью. В отличие от большинства аристократических отпрысков Эннелин не чувствовала, что ее благосостояние и обеспеченная жизнь суть блага, справедливо ниспосланные ей Божьим провидением. Девушка сострадала участи бедняков, и ее щедрые подаяния объяснялись вовсе не соблюдением приличий и не боязнью Божьего гнева. Шли годы, Эннелин взрослела и наблюдала за тем, как ее сестры, кузины, подруги и даже племянницы — совсем еще девочки — выходят замуж и заключают брачные договоры, составленные из бессчетного множества статей, условий, поправок, обещаний и — как же без этого — наказаний в случае неисполнения. Редким счастливицам удавалось насладиться любовью к своим супругам. Эннелин радовалась всякий раз, когда выходила замуж еще одна подружка или родственница. Она никогда никому не завидовала и, хотя в тайная тайных своей души и желала познать любовь мужчины, все-таки даже не надеялась, что такое может выпасть на ее долю.

Часто случалось так, что девушки, обрученные еще в детстве, выходили за мужчин, намного превосходивших их годами; вовсе не редким исключением был брак двенадцати-тринадцатилетней девочки со стариком, которому шел уже седьмой десяток. Девушки и не ожидали — разве что в мечтах, — что их супруг будет молодым, красивым или хотя бы любезным. Достаточно было получить в мужья человека справедливого, уравновешенного или — в лучшем случае — безразличного. Единственное преимущество старости заключалось в том, что мужчинам в возрасте редко хватало сил взобраться на супружеское ложе и исполнить свои законные обязанности. Для жен не существовало музыки слаще, чем гулкий мужнин храп, обещающий спокойный сон на всю ночь.

Для мужчин условия брачного договора выглядели намного более приемлемо. Если у женщин не было никакой возможности выбрать себе супруга или воспротивиться решению родителей, то мужчины обладали значительно большими свободами. Семья не могла требовать от будущего супруга своей дочери внешней привлекательности, а вот женская красота, напротив, являлась важным активом, который обретал свою ценность при подписании брачного договора. Вот только у Эннелин, выражаясь в терминах купли-продажи невест, этот капитал отсутствовал напрочь. К несчастью, ее духовная красота, все ее внутренние достоинства не имели никакой ценности для холодных статей междусемейного обмена, каковой по сути и представлял собой брак. Поскольку основной его целью являлось продолжение рода и благосостояния путем наследования всевозможных благ, то никакую подробность не следовало оставлять на волю случая. Мать семейства, как то и подсказывало латинское слово mater,привносила материю, а отец, in nomine Patris,[50]давал имя, то есть принадлежность к роду. По мнению семейств городской знати, материя Эннелин представлялась не самой желательной для украшения и продолжения ветвей какого-нибудь достойного генеалогического древа.

Впрочем, хотя семейство фон дер Изерн Тюре и принадлежало к аристократии, оно не входило в круг самых богатых в Страсбурге: некоторые новые торговцы, представители зарождающейся буржуазии, могли похвастать состоянием в несколько раз большим, хотя кровь их даже отдаленно не напоминала голубую. Семейный замок, в прежние времена величественно возвышавшийся на берегу Рейна, ныне выглядел серым, выцветшим и полужилым; его центральные железные ворота, давшие семейству их фамилию, ныне были покрыты вековым налетом ржавчины.