Читать книгу "Хорошая жизнь - Маргарита Олари"

Чай и бандероль с шоколадом Кирилл получил от меня в качестве подарка на следующий день. Он очень обрадовался. Инга на следующий день пыталась выяснить, что произошло. В ответ на мои слова «наступил конец» решила попросить прощения. Услышав, что дело не в обиде, поэтому не в прощении долго не могла понять, в чем же тогда. Что такое точка невозвращения, Инга не знает, а объяснить ей это невозможно. Аленка жалела, что не смогла приехать. Стасик с Галей больше не появлялись. Марусе удалось убедить меня в том, что стыдиться мексиканского сериала незачем. Просто есть люди, которые умеют выйти безобразно и навсегда. А Вера сохранила лицо. В результате все получили ровно то, чего хотели. На долгую, долгую память. И это справедливо.

Культура

Морозным, солнечным днем, скит принял меня с распростертыми объятьями. Маленькая церквушка, маленький домик, похожий на барак, облупившаяся штукатурка, вокруг голубые ели и снег. Я приехала в скит с острым бронхитом. За это мне выдали валенки, показали, как правильно топить в келье печь, вручили дровишки. В каждой келье старого барака встроена печь. Днем ее топить незачем, а если топить вечером, тепла не хватит до утра. В двенадцать ночи я растапливала печь, за три часа дрова сгорали, уголь привезти никто не додумался. В четыре утра жуткий холод будил нескольких сестер, отправившихся поднимать эту целину. И меня тоже.

Барак не приспособлен для нашей жизни, но Игуменье нужно объять необъятное. Сестре, заведовавшей в монастыре хозяйством, очень хотелось стать Игуменьей хоть чего-нибудь. В мужском монастыре можно стремиться к рукоположению, а в женском только продвигаться по карьерной лестнице. Наш Митрополит не любил монахиню Филарету за то, что вместо лавочки у храма она установила огромное бревно, выкрашенное в зеленый цвет. На нем можно сидеть, но Митрополит был снобом. Бревно не казалось ему аристократической лавочкой. Да и посаженная Филаретой возле церкви четвертая по счету елка не прижилась. Больше ничего плохого Филарета не сделала, однако бревна и елок оказалось достаточно для того, чтобы искать повод от нее избавиться. К зиме повод нашли, предложили ей возглавить скит и пригласить с собой несколько сестер из новеньких. С новобранцами провели воспитательную работу, объяснив им, где сейчас нужны рабочие руки. У Филареты появилась короткая свита. Чтобы в скиту не скучали, иногда туда посылали матерых сестер. Они отбывали в скиту по неделе. Впечатлений от жизни в лесу хватало на полгода.

Филарета купила корову и несколько кур. С молоком у коровы дела обстояли плохо, зато у кур дела с яйцами были еще хуже. Каждое утро Филарета приходила в гости к корове и зачем-то гладила ее. Корова всякий раз недоумевала. Потом Филарета отправлялась в курятник искать яйца. За время моего пребывания в скиту она нашла всего три яйца. Решив, что яйца из курятника крадут крысы, Филарета запирала в курятнике кота Васю. Васю не интересовали ни куры, ни яйца. Он спокойно спал, обняв петуха, ему было тепло. Когда Филарета ругала Васю, он отправлялся строгать заледеневшую камбалу, лежавшую в пристройке к бараку. Привычные для горожан удобства в скиту заменяли ведра, по одному на каждую келью. И один на всех престарелый умывальник. В него нужно доливать воду. Где сестры мылись целиком, я не знаю. Наверное, как и я, по частям протирали себя в кельях.

Свою келью Филарета превратила в точное подобие кельи игуменской. Посреди совершенной разрухи, келья Филареты устлана красивыми, теплыми коврами. В ее келье заделаны окна, на окнах шторы, стол, стулья, диван, кресла. Каждый вечер Филарета жгла у себя ладан, а потом натиралась ароматическими маслами, от которых меня тошнило. Она старалась казаться мирной и благообразной, но я всегда видела в ней карьеристку. Она не могла внятно выполнять монастырское послушание завхоза, поэтому ей никогда бы не удалось разумно управлять другими.

Я пела службы в холодном храме, утром и вечером, как в монастыре. Рядом стояли сестры и Филарета. Все они лишены слуха. Их приходилось перекрикивать, в результате я заходилась приступами кашля. Будучи рабочей лошадью, Филарета не считала, что певчие это особая каста монашествующих. Кроме пения на клиросе нужно было делать все, что она решила делать. Я работала как обычно, с нескрываемым отвращением. Благодарила корову за то, что при виде меня она начинает нервничать. А чистить картошку на пятерых человек не одно и то же, что чистить картошку на пятьдесят человек. По прошествии нескольких дней, я подошла к Филарете с вопросом, когда мне возвращаться в монастырь. Плохая, плохая актриса. Филарета сделала удивленные глаза, Маргарита, матушка ничего о тебе не говорила. Как не говорила, не поверила я. Филарета удивилась еще больше, а ты разве не знаешь. Что, спросила я с тяжелым сердцем. Ты останешься с нами. Очень плохая актриса. Филарета, я не могу остаться с вами, и ты это знаешь, дай мне позвонить Игуменье. Филарета не дала. Еще несколько дней я подходила к ней каждый день только с одной просьбой, дать мне поговорить с Игуменьей. В конце концов Филарета сорвалась, да как ты не понимаешь, закричала она, ты не вернешься отсюда. Это ты мне сейчас сказала, мать, захлебнулась я возмущением. Тебе, Филарета хотела, чтобы разговор стал последним, таков приказ Игуменьи, ты останешься жить здесь, ты не вернешься в монастырь. Она повернулась и ушла. Я вышла из барака, пошла в лес. Ласковое солнце, лютый мороз, снег мне выше пояса. Голубые ели безумно красивы, можно умирать. Стояла среди елей в снегу, притворялась елочкой, думала, погубила ты меня, Филарета, погубила. Обнаружила во всем происходящем чудовищную несправедливость. Я не стояла бы сейчас здесь, если бы Игуменья не приказала инокине вымыть окна в алтаре. Не стояла бы здесь, если бы Игуменья не пригласила Владу. Не стояла, если бы Игуменья, узнав об исповеди Влады, попросила ее больше не приходить. Я не стояла бы по пояс в снегу сейчас, не смотрела в пустые глаза Филареты, не мерзла в этих кельях, не обтиралась смоченным полотенцем. Я не стояла бы здесь сейчас, если бы Игуменья могла меня спасти. Первый раз за три года подумала о том, что подчиняться больше не нужно. Что я могу просто уйти, если меня не поймут и со мной не согласятся. Просто уехать от этой Филаретовской красоты подальше, вернуться в монастырь, а потом уехать из него. Я все могу. Я уже все могу. Мне больше не страшно, не больно, не нужно нести безумное послушание, приводящее к раздражению. Это мой выбор, моя ответственность за собственную жизнь. Не руковожу монастырем или скитом, руковожу собой. Не помню, молилась ли я тогда среди голубых елей. Наверное, да. Через час я пришла к Филарете, была совершенно спокойна. Что еще, спросила она. Вот что. Я завтра уеду отсюда и вернусь в монастырь, а твое мнение по этому поводу меня не интересует. Лицо Филареты съехало набок. Она напряженно молчала. И еще, Филарета, передай Игуменье, что ее мнение меня тоже не интересует. Если она считает, что ее мнение меня должно интересовать, я вообще уеду из монастыря. У меня всё. Маргарита, начала было Филарета. Но я задавила ее, мать, будет так, как я сказала. Ты мне никто, вообще никто. Я не у тебя в подчинении, и никаких оснований тебе подчиняться не вижу. Если Игуменья как девочка бегает от меня вместо того, чтобы поговорить, это ее проблемы. Так что отойди и не мешай мне заниматься моими делами. Филарета сделала шаг в сторону. Я бодро ускакала в лес.