Читать книгу "Сокрытые лица - Сальвадор Дали"

Бетка почувствовала, что теперь Баба наблюдает за ней. Разглядывающий, бессловесный, вновь отстраненный, он закрылся в броне безразличия и опустил резное забрало молчания, и сквозь него блеск его глаз вновь показался непроницаемым. Бетка сравнивала жесткость взгляда Бабы с Вероникиным, как сравнивают кристаллы, потирая их друг о дружку, чтобы выяснить, на котором останутся царапины. Она почувствовала, что оба эти взгляда равно тверды и враждебны ее, такому слабому, того и гляди угаснет – добровольно и навеки. Она сравнила свой надвигающийся конец и грядущую смерть Бабы: он хотя бы умрет в сердце того, что любит сильнее всего на свете, – в своем rata … плюясь огнем в облаках. «А я – в одиночку, в двенадцатифранковом гостиничном номере».

Говоря себе это, она обнаружила, что снова и снова читает и перечитывает вывеску гостиницы через дорогу – «Avenir Marlot» . Могло быть и хуже: тут хоть будущее, которое ничего не значит, – будущее какого-то Марло! Часы на башне Сен-Мишель пробили час, и Бетка сказала решительно, будто продолжая свои размышления вслух:

– Cherie! Я намерена… сейчас… возьми меня.

– Намерена? Поедешь со мной в Барселону?

Бетка, словно не в силах ответить, покачала головой и наконец произнесла придушенно:

– Нет, через дорогу!

В номере Бетке стало чуть отвратительно: сидя на кровати, она представила Бабу и Веронику вместе – после своей смерти, и почувствовала, как ей дурно от ревности к ним обоим, но на миг знание, что Баба находится с ней в одной комнате, показалось ей уже предательством Вероники, неверностью ей, местью ей. «Увидишь! Увидишь!» – повторяла она про себя. Но почти тут же Бетка почувствовала бескрайнюю нежность к перерожденной Веронике.

В половине второго Бетка проглотила несколько таблеток и лежала полностью одетая рядом с Бабой, а он еще раз подтвердил, что не покинет ее до рассвета. Во тьме номера каждый углубился в свои мысли, воображал свой последний час. Он, вытянув длинные руки поперек тела Бетки, ощущал тень мембран черных кожухов крыльев, привитых к его плечам от платиновых корней, тянущихся из глубины его сердца. В миг, когда его собьют, все сожмется, и словно две громадные морозные ладони сомкнутся над ним, защищая от огня. У Бетки – наоборот… белая смерть, и она двигала головой, будто пытаясь подобраться ближе к незримому пламени; и тогда длинные руки Бабы воспарили на мгновенье над Беткиными волосами, словно в ночном полете, и опустились на ее сомкнутый кулак, внутри которого тоже была смерть.

Баба не смог разжать эту руку. Бетку трясло в начавшейся лихорадке:

– Не уходи! – Она вцеплялась в руки Бабы, подносила их к своей шее и молила: – Держи меня тут! Дави. Укуси меня сюда, чтоб я умерла!

– Спи! – повторяла Баба, грея ей затылок своим дыханьем.

– Что у меня под ногами? Я иду по вишневым косточкам!

– Спи, спи!..

– Я скажу Веронике, что ты провел со мной ночь.

– Тихо, не шевелись, chérie , спи!

– Я знаю, тебе противна моя кровь. Включи свет, я хочу уйти. – Бетка попыталась встать, зацепилась за провод и упала на электрическую лампочку, обжегшую ей грудь. Замерев, она почувствовала, что больше не сможет сделать ни единого движения. – Мне теперь лучше, – сказала она чуть слышно и, помолчав: – Где моя золотая шкатулка? Укрой мне ноги…

– Любовь моя, любовь моя, любовь моя, – говорил ей Баба, в самое ухо, очень тихо, словно шепотом. – Ты сейчас уснешь… – И по тому, как Баба склонился поцеловать ее, она поняла, что он собрался уходить. Он тоже обманывал.

Он и впрямь ушел через пятнадцать минут, решив, что из-за наркотика Бетка наконец отключилась. Но то было не просто пьяное онемение – предсмертная агония. Бетка чувствовала, как всю ее кожу вздыбливает армией содроганий, накатывавших волна за волной. Чувствовала, как все ее тело ощетинивается бесконечным множеством микроскопических лиловых рук, дрожащих, тянущихся к ее сердцу, единственному все еще теплому. Чувствовала, как оно покрывается крохотными, тончайшими волосками… У него появились даже ушки и усики, как на теплой маленькой голове ее кошечки! «Что я наделала! За что они меня наказывают? Прощайте, злые отец с матерью!.. Вероника, ангел!» Она слышала ужасный щебет просыпавшихся птиц. «Я умру!» – сказала она себе и потеряла сознание.

Птицы, делая вид, что приветствуют зарю, на самом деле тянули на латыни псалом мертвым: «Dies irae, dies irae, dies irae, dies irae, dies irae…» «Missssseerreerree» , – прорычал мусорный ящик где-то внизу, скрипя зубами по тротуару.

Солнце вставало вишней.

Время вишен истекло.

Вероника, прочтя письмо Бетки в воскресенье вечером по возвращении из Фонтенбло, тут же сказала себе: «Пахнет самоубийством», – и на миг замерла, держа кончиками длинных изогнутых ногтей медную прядь волос подруги и голубую квитанцию на телеграмму. Мгновенно усовестившись из-за своей ошибки, она попыталась восстановить обстоятельства телефонного разговора, в которых возникла эта путаница – она послала квитанцию вместо обещанных денег. Желая проверить свои опасения, Вероника отправилась к столу в гостиной, медленно села перед ним и открыла ящик с конвертами. Да, там они и лежали – те пятьсот франков, кои, как ей показалось, она отправила.

– Чудовищно! – сказала Вероника сама себе и тут же вызвала секретаршу.

Явилась мисс Эндрюз, ленивая бледность опустошала ей лицо, а платье было измято едва прерванным сном. Вероника бросила на нее уничтожающий взгляд, оборвавший в зачатке зевок, и мисс Эндрюз пришлось подавить его грубой силой, скрыв в кулаке и дрожа. В студию Бетки позвонили, но никто не ответил; тогда мисс Эндрюз телефонировала консьержке; та не видела ее пять дней и приглядывала за «la petit chatte blanche» . Мисс Эндрюз теперь дожидалась от Вероники свежих решений. Наконец та сказала:

– Мы, возможно, проведем в поисках мадемуазель Бетки всю ночь. Прошу вас выполнять все мои приказы дословно. За малейшее самоуправство будете отстранены. Во-первых, сходите поешьте.

– Я могу потом, сейчас я совсем не голодна, – выпалила мисс Эндрюз, тут же пожалев о своей прыти.

– Не спорьте со мной, – сурово ответила Вероника и продолжила: – Сначала поедите, а потом отправитесь в полицейский комиссариат Сены и устроите мне встречу с комиссаром. Просто скажете, что от скорости назначения этой встречи зависит жизнь человека.

Мисс Эндрюз вернулась через пять минут и объявила, что встреча назначена и комиссар Фурье ожидает ее.

– Что-то вы быстро – наверняка позвонили, чтобы выиграть время, так? – спросила Вероника со сдерживаемым бешенством.

– Да, мадемуазель, – ответила мисс Эндрюз.

– А я велела вам сделать это лично! – С этими словами Вероника отправилась в соседнюю комнату. – Пошла вон! – крикнула она.

Мисс Эндрюз успела дойти только до двери и там пала на колени со словами:

– Мадемуазель, у меня и в мыслях не было вам перечить, заклинаю, простите…