Читать книгу "Иная - Сьюзан Хаббард"

— Я думала, мы не верим в бога.

Он улыбнулся.

— Мы же точно не знаем, правда?

Но Малкольм не упоминал о трудностях, говорил папа, — о жуткой потребности в пище, о перепадах настроения, об уязвимых сторонах и обо всем комплексе этических проблем, связанных с изменением статуса.

Поначалу отец считал себя ничем не лучше людоеда. Со временем он постиг истинность утверждения Бертрана Рассела, что счастье становится достижимым за счет упорядочения собственного ума[17]— даже для «иного».

Однажды ночью, в полузабытьи, отец позвонил Саре. Позже Малкольм напомнил ему об этом. Он сказал, что единственным правильным выходом будет никогда больше не встречаться с ней.

«Ты еще не знаешь истории, — говорил Малкольм. — Вампиры пытались жить со смертными, но ничего не получалось. Единственная альтернатива — укусить ее. Ты сможешь использовать ее в качестве донора, только не позволяй ей кусать тебя. Я лично очень расстроюсь, если ты сделаешь женщину одной из нас». Малкольм излагал это, полулежа поперек дивана у папы в комнате, очень напоминая персонажа одной пьесы Уайльда — законченного мизантропа.

В то время папа считал, что Малкольм прав, — с его стороны милосерднее всего будет покончить всякие отношения с Сарой. Он мучительно пытался придумать, как известить ее о случившемся. Какими словами рассказать ей о том, что произошло? Какое письмо написать?

Мама не была религиозной в традиционном понимании, но верила в бога среди множества богов, которому она могла бы молиться в несчастье. В остальное время она по большей части не обращала на этого бога никакого внимания, как и большинство смертных. Отец опасался, что новости могут шокировать ее и подвигнуть на какие-нибудь необдуманные шаги. Он решил вообще больше никак с ней не контактировать — просто переехать куда-нибудь, где она его никогда не найдет.

Когда Деннис сменил Малкольма в роли сиделки, отец начал смотреть на проблему иначе. Возможно, есть какие-то другие варианты. В любом случае было ясно, что письмом тут не обойтись. Что ни напиши, она все равно не поверит… и она заслуживала услышать объяснение от него самого.

Иногда, по мере восстановления, ему казалось, что у них с мамой хватит сил переломить ситуацию. Но по большей части он думал иначе. Пока он лежал, прикованный к постели, Малкольм рассказывал ему какие-то дикие истории, и они убедили его, что любой союз вампира и смертного обречен изначально.

Поэтому он маме пока ничего не говорил.

Как ни удивительно, вопрос поднял Деннис:

— Что ты скажешь Саре?

— Я расскажу ей все, как только увижу, — ответил отец.

— А это не рискованно?

У папы мелькнула мысль, не говорил ли Деннис с Малкольмом. Но потом взглянул на друга — конопатое лицо, большие карие глаза — и снова осознал все, что тот для него сделал. Деннис как раз держал в руках пробирку с кровью, готовя ему очередную инъекцию.

— Какая жизнь без риска? — сказал отец. — Просто mauvais foi.

Он напомнил мне, что mauvais foi означает «недобросовестность».

— Надо нам больше времени уделять экзистенциалистам, ты не находишь? — сказал он.

— Папа, — сказала я, — я была бы счастлива уделить больше времени экзистенциалистам. И сами эти подробности бесценны для меня. Но мне невыносима мысль уйти спать сегодня, так и не узнав, что сталось с мамой и умру ли я.

Он шевельнулся в кресле и взглянул на мою опустевшую тарелку.

— Тогда давай перейдем в гостиную, и ты услышишь остальное.

Отцу не пришлось выбирать способ известить маму о случившемся. В аэропорту она только взглянула на него и сразу сказала: «Ты изменился».

Вместо того чтобы тащить в Кембридж, папа отвез ее в отель «Риц» в Лондоне, и следующие пять дней они провели в попытках договориться друг с другом. Сара быстро собралась в дорогу: она обладала выраженным стилем, говорил отец, вспоминая, в частности, зеленое шифоновое платье, струившееся подобно речным травам.

Но причин наряжаться у нее не было. Вместо того чтобы сходить в театр или хотя бы спуститься в ресторан к чаю, они сидели у себя, ежедневно заказывая еду в номер, и яростно сражались за свое будущее.

Когда отец рассказал ей о своем новом состоянии, она отреагировала, как люди обычно реагируют на известие о смерти любимых: шок, отрицание, обвинение, ярость, торговля, депрессия и, наконец, до некоторой степени приятие.

(Он заметил, что я не отреагировала ни одним из перечисленных способов ни на что из того, что он рассказал мне. Одно это, указал он, уже предполагает, что я «одна из нас».)

Мама винила себя в том, чем стал отец. Зачем она заставила его ехать в Англию? Потом она обвиняла отца. Кто сделал это с ним? Как он допустил, чтобы это произошло? Затем она начала плакать и проплакала большую часть дня.

Папа обнимал ее, когда она позволяла, но обнимал осторожно, опасаясь, что она может каким-то образом его соблазнить. Он не доверял себе настолько, чтобы расслабиться в ее присутствии.

Он сказал ей, что сожалеет, что вообще появился на свет, а потом извинялся, что прибегнул к штампу. Он немедленно исчезнет из ее жизни, ради них обоих.

Она не хотела это слышать. Когда слезы иссякли, мама стала настаивать, чтобы они остались вместе. Если он оставит ее, она покончит с собой.

Папа обвинил ее в театральщине.

«Это ты превратил наши жизни в фарс! — заявила она. — Это ты ухитрился заделаться чертовым вампиром». И она снова заплакала.

— Сара, — говорил мне отец теперь, — даже в лучшие времена плохо владела искусством аргументированной дискуссии.

К концу недели отец чувствовал себя эмоционально и физически выжатым.

Сара победила. Она уехала в Саванну с обручальным кольцом на пальце, копией этрусского кольца с маленькой птичкой на ободке, купленным папой сразу по приезде в Лондон. Через пару недель он упаковал свои вещи и вылетел домой.

Он поселился вместе с Сарой в кирпичном доме возле кладбища, в котором действительно водились привидения, и ежедневно открывал новые пути приспособления к тому, что Сара называла «болезнью». Деннис остался в Кембридже, но посылал отцу по почте «коктейли» сухой заморозки, формула которых постоянно развивалась в стремлении максимально приблизиться по составу к свежей человеческой крови. Из этой работы впоследствии вырос «Серадрон».

Спустя несколько месяцев мама с папой поженились в Сарасоте, городке на побережье Флориды, а потом переехали в Саратога-Спрингс. (Сара сохраняла пристрастие к букве «с», считая ее счастливой, и отец потакал ей в этом. Он хотел доставить ей как можно больше удовольствия, чтобы компенсировать свое состояние.)