Читать книгу "Тибетское Евангелие - Елена Крюкова"

И велели принести (жаровню). И развели огонь. И раскалили жаровню докрасна.

И велели (принести) младенца, пяти, может, шести дней от роду; и бросили ребенка на жаровню. И раздалось шипенье жареного (мяса). Крики младенца разодрали густой, плотный воздух. И жрецы (были) молчаливы и надменны. И царь (смотрел) на все это.

…бросился вперед. Погрузил руки в жаровню. Вынул обожженного (младенца), едва не (изжаренного) живьем. Спина и зад ребенка вздувались огромным (волдырем). Уже не плакал, хрипел.

Сорвал (с себя) груботканый плащ. (Сорвал) нежный хитон, обливаясь слезами. Положил хитон на мраморные плиты дворцового (пола). Ребенка положил на живот, и вынул из кармана плаща пузырек с кедровым маслом, и (возлил) масло на обожженную (спинку) дитяти.

Затих маленький человек. Большие люди крепко сжали (рты). Не хотели говорить со мной. Но (и мне) не мешали. Ждали, что я сделаю или (скажу).

…сказал. Голос мой ясно, медленно тек под сводами жаркого, как внутренность огромной (печи), зала: Закон небесный против (принесенья человеческих) жертв идолу или Божеству, (даже если это) Божество — управитель Вселенной.

Все отдано человеку, и человек (не может воспользоваться) ничем! Ибо человек слеп, а Бог зряч. Ибо человек горд, а Бог (смирен). Человек жесток, а Бог — любит.

…плохо любите друг друга, люди! Ибо (вы не любите) себя! Во имя чего вы хотели сжечь ребенка? Во имя торжества (Огня)? Но Огонь торжествует и без напрасного мученья. (Тот, кто похитит?) для бесполезной, жестокой жертвы человека, кормит не Бога. Он кормит великую гордыню (свою)!

И зароптали: Да он богохульник! Гнать его!

…сказал один: Тише, (слушайте) лучше.

И сказал: Тот, кто похитит у Бога чадо (Божье), ответит (на суде) Божьем, представ пред очи Бога своего!

И спросили: Значит, человек — ничто пред Вышним Судией, как зверь — ничто пред человеком?

…ответил (так): Вы сказали! Я же дальше (иду), в путь. И так говорю: зверь, и человек, и Бог — едины внутри единой Души, обнимающей их!

…устроено мироздание. (Колеса мирозданья) вращаются по законам любви и смерти. Жизнь — золотая спица в колесе, и благодаря жизни мир (катится вперед), и благодаря смерти (рождается) новая любовь и память.

…сдвинулись в кучку жрецы, теснее друг к другу. Сдвинули головы. Мрак лег когтистой (лапой на их) лица. Мрак пригнул к земле плечи. Тяжело было им (держать) на плечах и спинах мрак, и все же спросили: О какой Единой Душе (ты говоришь), странник? Разве ты не знаешь, что святой Заратуштра есть единственный и непреложный пророк, (принесший) огонь Бога на землю?

…и улыбка не сходила с лица: Вы говорите: поклоняйтесь Солнцу, а еще Духу (добра) и Духу зла! Я же (говорю вам): Вечный единый Дух — душа всего живого. Нельзя разделять его на Добро и Зло, ибо Дух этот единственно Бог Света.

Дух зла обитает лишь на земле, в сердцах (совращенных) с пути людей, что сеют вокруг (зерна зла) и сами погибают от черноты, разъедающей их Внутреннее.

Ослепить зрячих! Передать заразу (здоровому)! Изжарить младенца живьем! Разве не (ложного Бога) создали вы сами себе?!

И увидел: страшно, пугающе (преобразились) они. Жрецы рассыпались гнилым зерном. Царь едва не скатился (с трона). Воздух загустел, облепил мне лицо и волосы медом.

Стоял, и голый (мой) торс блестел в свете жарких (лампионов) и косматых факелов. Я подумал: вот сейчас за дерзость (убьют) меня!

…не убили. Воин, несущий секиру, в молчании (подошел ко мне) и увел меня в другие (покои) дворца.

…из тронного зала, оглянулся на спасенного мною (младенца). Он лежал животом, (похожим) на розовую раковину, на моем хитоне, попискивал слабо и тонко, как новорожденный козленок.

…подумал: сегодня (он дважды) родился. И подумал еще: не сегодня, так завтра его (убьют)! Что вся жизнь, как не страданье и не (близость) ежечасная смерти?

И шел за брадатым солдатом, и кутал голые плечи в грязный дорожный (плащ). И так думал: это тюрьма моя, и меня не выпустят отсюда, стану игрушкой царя, а как же купцы мои? Ведь (ждут меня) у золотых ворот!

…ночью, когда все (уснули) во дворце, пришли ко мне в покои, где (пребывал) один в тоске и раздумье моем, два чернобородых воина, взяли меня за руки, вывели из дворца, провели за крепостные стены Персеполиса и (оставили) на большой дороге, во тьме, под звездами, думая, что вот я один, беззащитный, и в ночи сделаюсь добычей и (пищей) диких зверей.

И понял: приказ жрецов солдаты исполнили.

…пришли (ко мне) ночью два льва, львица и выводок львяток (с нею); и сели вокруг, и морды (подняли) к звездам, и тихо скулили, будто бы пели; и подходил к ним, и гладил по головам, и (погружал пальцы) в сплетения золотых прядей их густых грив, и молился.

…пел молитву мою, а звери (ложились) около ног моих и терлись головами о мои ноги.

И так (прошла) ночь.

А утром на пыльной дороге зазвенели (колокольцы) каравана. Это явились за мной купцы мои.

Так (проповедовал) впервые.

АНГЕЛ ГОСПОДЕНЬ ГЛАГОЛЕТ: БИТВА И ПОХОРОНЫ

Мой мальчик увидал впервые, как люди убивают людей.

Он оказался внутри битвы; и я, Ангел его бессменный, над ним летящий, должен был созерцать его созерцанье великой смерти.

Кровь лилась; стрелы свистели и впивались в людскую плоть; головы падали, срубленные жестокими тяжелыми мечами. Из месива отрубленных рук и ног вставала богиня войны; я один видел ее.

Видел весь мир сквозь красный призрак ее, на просвет.

Битва случилась между городами Фарах, Кандагар и Кабур, они же назывались здесь старинными, дымными, железными именами, и не в силах мой ангельский язык повторить их.

Мирный караван шел себе и шел, тянулся желтой ниткой через пустыни и горы, и уже слишком загорело, запеклось на лютом, белом, бешеном солнце лицо мальчика, господина моего; и уже в черные головешки превратились лица Длинных Косм и Старого Инжира; и тер сине-смуглые, орехово-иссиня-кирпичные щеки и скулы Черная Борода, и слишком бело, снежно высверкивало лезвие зубов из-под сожженных, в трещинах, как пылающая земля, чуть вывернутых, как у нубийцев, полных его губ.

Лишь Розовый Тюрбан спокойно, как если б он был персидский огнепоклонник, взирал на белый круг Солнца; и я знал, что смотрит он не прямо в лик Солнца, а чуть мимо, вбок, чтобы навсегда не сжечь нежные зрачки.

На головы путешественники густо, плотно накручивали светлые тряпки, защищая темя и затылок от копьеносных лучей; и головы их походили на вздувшееся кислое тесто, на лезущую вон из кувшина опару.

Шел, тянулся караван, и отвисали лохмотья губ у верблюдов; верблюды жаждали, и путники, остановившись в горах в виду чахлого дерева и закатного светила, поили животных из бурдюков теплой, с запахом гнили, водой. Когда жара спадала и небо усеивало белое просо, купцы располагались на привал, кипятили воду, отрезали от огромной сырной головы маленькие скупые ломти, высыпали из мешка на колени друг другу синий и красный изюм. И так ужинали.