Читать книгу "Укусы рассвета - Тонино Бенаквиста"

— Нет.

Стюарт, пьяный в хлам, тычет пальцем в голову своего приятеля, имитируя дуло пистолета. И говорит, еле ворочая языком:

— This is the forty four magnum, the most powerful handgun of the world, so go ahead, punk! Be my guest. Take your chance and make my day[31].

Второй отвечает:

— OK. You got a piece? You carry a piece? This is a secret signal for a secret service[32]?

И они хлопают друг друга по ляжкам. Стюарт объявляет, торжественно воздев палец:

— I want you to sweat, I want you to give some sweat, I want you sweat[33]!

Мне все это уже надоело до чертиков. Я знаком даю понять Жан-Марку и Этьену, что сваливаю.

— Are you talking to me? Are you talking to me[34]? — спрашивает меня Рикки, ударяя себя кулаком в грудь.

— Не понимаю… Don't understand, моя не понимать язык Шекспир, моя уметь говорить только «Fuck! Fuck you man! Yeah man!»[35]И все, дальше я пас!

— Я голоден! — жалобно говорит Стюарт.

— Ничего не знаю, лично мы идем спать, — твердо заявляю я.

Полчаса спустя мы втроем сидели за бифштексами с жареной картошкой в маленьком ресторанчике сети «SERNAM» возле метро «Шевалере». Я выбрал именно этот момент, чтобы красочно описать Жан-Марку труп его бывшего коллеги из «Модерна». Это произвело должный эффект: я загреб его порцию и сожрал ее с превеликим удовольствием.

* * *

Оказавшись в квартире Этьена, я недолго раздумывал о пользе сна и его необходимости, просто-напросто вырубился в тот самый момент, когда ставил будильник на 9.30 утра. Следующие сорок пять минут я провел в странствиях по собственному телу — увидел, как мои кости принимают нормальные размеры, как мои нейроны проходят тестирование, а сердце выныривает из кишок, чтобы занять свое законное место в организме. Очухавшись, я не стал будить Этьена, а пошел на кухню, сварил себе зверски крепкий кофе, который окончательно привел меня в форму, и позвонил кинокритику Себастьену.

Я знал его еще по факультету, с тех времен, когда он был твердо намерен стать продюсером и выкупить весь Голливуд с потрохами. В ожидании этого счастливого события он жил, как все мы, пробавляясь талонами университетского ресторана. Потом он снял две андеграундные короткометражки, которые усиленно пытался протолкнуть на разные фестивали, но не преуспел в этом и занялся кинокритикой. Его подружка сообщила мне, что он сейчас сидит на просмотре в каком-то кинозале на Елисейских полях, а куда отправится после, она не знает.

Просмотр фильма перед премьерой. Его устраивают для прессы в присутствии всей съемочной группы, после чего к полудню всех приглашают на роскошный фуршет с морем шампанского, дабы задобрить кинокритиков. Это вызвало у меня массу приятных воспоминаний. Для нас с Бертраном такой просмотр был редким случаем, когда мы начинали ночь с двенадцати дня. Мы подгребали к десяти утра, заваливались в кресла и любовались тем, как киношные люди приветствуют друг друга объятиями и поцелуями. Ну а дальше на выбор: либо мы погружались в оригинальную форму сна — тьму забытья во тьме кинозала, либо смотрели фильм, чтобы потом говорить о нем в обществе, за месяцы до того, как его увидят другие. Затем начиналось пиршество. И прочие увеселения. День пролетал в мгновение ока, и к вечернему сражению мы подходили уже вполне «тепленькими». Помню времена, когда один из телеканалов предоставлял публике свободный вход в свои студии во время съемок каких-то идиотских телеигр, где участники отвечают на вопросы и получают вещевые призы. Это действо происходило три раза в неделю с 10 до 18 часов. Мы заходили туда, чтобы покемарить, или чтобы поразвлечься, или просто так, от нечего делать. Но при этом вели себя вполне благородно — оглушительно хлопали в нужных местах как настоящие клакеры. Это был период, когда мы могли смотреть телик только там.

Кинозал «Патэ Мариньян», 10.05. Фильм начался минута в минуту. Я представляюсь девице на входе как киножурналист, корреспондент одной кабельной сети, и называю имя — свое собственное. Она впускает меня, вручив рекламную майку с названием фильма, отпечатанным на груди и на спине. Я прекрасно обошелся бы без этого просмотра, но как косить под настоящего журналиста, явившись к заключительным титрам! Когда мои глаза привыкают к темноте, я начинаю обшаривать последние ряды кресел, надеясь, что Себастьену могла прийти в голову удачная мысль расположиться именно там, — увы, моя надежда быстро развеивается. Делать нечего, придется провести два часа взаперти, во мраке. Усаживаюсь на приставной стул и смиренно готовлюсь перетерпеть эту бодягу, уповая на то, что она спасет меня от реальности.

Я проснулся от громких аплодисментов и мягкого стука откидываемых сидений. Меня подхватывает беспорядочный поток выходящих зрителей, молчаливых, все еще захваченных образами, которые можно изгнать, только попав на свет и протерев глаза. Кажется, я проспал хороший фильм. Себастьен хватает меня за руку и вынимает сигарету.

— Ну, как тебе фильм, Антуан?

— Не могу сказать, я еще весь в нем. Вообще-то я пришел повидать тебя.

— У тебя есть минутка — выпить?

— Нет.

— Только не говори, что тебя ждут на работе и что ты теперь презираешь фуршеты!

Он пожимает руку нескольким коллегам, обменивается с ними шуточками «для внутреннего пользования».

— Ну ладно, только один стаканчик, — говорю я.

Сам не знаю, как у меня вырвалась эта идиотская фраза. Я чувствую себя жалким работягой, скатившимся на самое дно той пропасти, где пьют лишь в дни получки. Только один стаканчик… ну и ну!

Он мгновенно перехватывает два бокала шампанского у кого-то менее расторопного. Еще несколько дежурных поцелуев. Я понимаю, что к нему нельзя приставать, пока он занят делом, и уступив соблазну второго бокала, возникшего неизвестно откуда, осушаю его в два глотка. Интересно, значит ли это, что я окончательно исцелен? Или что окончательно свихнулся? Пытаюсь затащить Себастьена в укромный уголок, чтобы показать ему фото, но он то и дело отвлекается на коллег, записывает чьи-то телефоны и каждые пять минут заверяет меня, что здесь полно жратвы и питья — потерпи, Антуан, я скоро! Это меня бесит. Систематические напоминания о том, что я всего лишь милый халявщик с бездонным брюхом, в последнее время давят мне на психику. Особенно с тех пор, как мокрица связался с кровопийцами. Потеряв терпение, я хватаю его за руку.