Читать книгу "Игра вслепую - Эйлет Уолдман"

– Как вы думаете, почему Бобби хотел найти своих настоящих родителей? Надеялся, что они полюбят его так, как не могли полюбить приемные?

Мишель задумалась:

– Возможно. Мы говорили с ним об усыновлении всего дважды. Первый раз – после того как он узнал. Дэвид рассказал ему правду и на следующие выходные он попросил меня с Лизой приехать к родителям. Бобби сказал, что у него важный семейный разговор. Атмосфера была напряженная. Он собрал нас всех на кухне и сообщил, что знает о своем усыновлении. Поначалу отец делал вид, будто ничего не понимает. Он ведь привык обманывать. Но Бобби не позволил ему и дальше лгать. Сначала попросил меня и Лизу признаться во всем. Насколько я помню, мы слишком перепугались и не могли ничего сказать. Лиза листала мамин медицинский журнал и притворилась, что читает. Не помню, что делала я. Наверное, старалась спрятаться в тень.

– Что заставило отца признать правду?

– Бобби разозлился не на шутку. Наверное, сначала не хотел говорить родителям, что узнал правду от брата. Но они продолжали врать. И тогда он признался, что Дэвид ему все рассказал. Это было ужасно. Он посмотрел на отца и сказал: «Перестань врать. Хотя бы раз не ври».

– И отец сказал правду?

– Нет, это сделала мать. Призналась, что все правда, и сказала, что это не имеет значения, потому что они его любят, как родного. Мама даже обняла Бобби. Если бы вы ее знали, вы бы поняли, что это о многом говорит. Она не любит обниматься.

– Как повел себя Бобби?

– Кончилось тем, что он расплакался. Я тоже расплакалась, и, клянусь, у мамы в глазах тоже стояли слезы. Бобби сказал, что любит нас и не расстраивается из-за того, что не родной нам. Попросил родителей рассказать о его родной матери, но мы все видели, что эта просьба огорчила их. Они с самого начала были категорически против поисков. Полагаю, они сказали Бобби, что в Службе еврейских семей им сообщили только дату его рождения и то, что мать была здорова. Я уверена, знай они какие-то подробности, все равно бы умолчали. Мама считала, что ни к чему хорошему эти поиски не приведут. Она пыталась убедить его, что он не нужен этой женщине, просила подумать о тех, кому он был дорог. То есть о ней и об отце. И о нас, конечно.

– Что было потом?

Она снова пожала плечами:

– Кажется, мы все сказали Бобби, как любим его, и он сказал о том же. Больше мы этот вопрос в кругу семьи не обсуждали.

– Но вы говорили об этом с Бобби?

– Да, еще один раз. В день своего рождения я приехала к нему в спортзал, и он провел со мной бесплатную тренировку. Рассказал, что ищет родную мать. Мы начали строить предположения, какая она. Решили, что еврейка, потому что Бобби усыновили через Службу еврейских семей. Бобби считал, что она родила его в подростковом возрасте и отдала, так как сама бы не смогла его вырастить. Он полагал, что сейчас эта женщина захочет с ним встретиться, потому что прошло столько лет, и теперь ему от нее ничего не нужно. Надеялся, что мать тоже его ищет.

– Он когда-нибудь говорил вам, что нашел ее?

– Нет, но думаю, что нашел, так ведь?

Я задумалась, стоит ли рассказать Мишель о том, что мне известно. И решила, что стоит, ведь она сестра Бобби. Она любила его. Она имела право знать.

– Да, нашел.

– Она была подростком? Когда отдала его?

– Нет. Ей было лет двадцать-тридцать, и она была замужем. Ее муж воевал во Вьетнаме, а у нее случился роман.

Мишель кивнула.

– Понятно. Она была еврейкой?

– Нет, католичкой.

– Почему тогда пошла в еврейское агентство по усыновлению? И откуда у Бобби болезнь Тея-Сакса? Отец был евреем?

– Должен быть. Я, честно говоря, не совсем понимаю… – И рассказала ей о Рубене Нейдельмане.

– Но кто-то из родителей Бобби должен быть носителем Тея-Сакса. Значит, Рубен Нейдельман не его отец.

– Правильно.

– Тогда кто?

– Это я и хочу узнать.

– У нее был роман с кем-то еще?

– Она не сказала. Но скорее всего, да.

– Это мог быть только носитель Тея-Сакса. Не обязательно еврей. Болезнь встречается не только среди евреев, просто ашкеназы болеют чаще всего.

– Знаю. Она также бывает у канадцев французского происхождения и у каджунов.

– У других тоже, – сказала Мишель, – но очень редко.

Мы немного посидели молча. Потом она спросила:

– Мать Бобби обрадовалась, когда он ее нашел?

– Нет. Она все еще замужем за тем человеком, и у них два сына. Кажется, она испугалась, что ее родные узнают о Бобби.

Мишель закрыла лицо руками.

– О боже. Бедный Бобби. Это ужасно. Нашел свою мать, а она его оттолкнула.

Я взяла ее за руки, чтобы смягчить свои слова.

– У Бобби были сложные отношения с вашими родителями, затем его отвергла родная мать. Мог ли он из-за этого свести счеты с жизнью?

Мишель плакала:

– Я не знаю. Может быть. Бедный Бобби. Бедный, бедный Бобби.

– Мишель, может, кто-то хотел отомстить ему? Никто не точил на него зуб?

Она покачала головой.

– Это невозможно. Вы же знаете Бобби. Он был самым легким человеком в мире. Мой брат никому не сделал ничего плохого, и никто не захотел бы обидеть его.

– А когда он принимал наркотики? Не знаете, у него не было врагов? Трудно быть наркоманом и не задеть кого-то за живое.

– Нет. Честно. Единственный человек, которого он обидел, был он сам.

– А не возникало проблем с наркоторговцами? Может, он когда-то не заплатил? Не было ли у него долгов?

– Не знаю. О том периоде его жизни почти ничего не известно. Он тщательно скрывал от нас. Даже в самые сложные времена он делал все, чтобы мы не узнали правду. Старался уберечь нас. Мы ничего и не подозревали, пока Бобби не записался в реабилитационный центр.

Я поколебалась, прежде чем задать следующий вопрос.

– Я обязана это спросить. Как вы думаете, никто из членов вашей семьи не желал Бобби зла?

Она побледнела:

– Нет. Это невозможно. Мы любили Бобби. Может быть, не слишком это показывали. Но никто из нас не причинил бы ему вреда. Я это знаю.

Я надеялась, ради нее, что она права.

18

По дороге дети заснули на заднем сиденье. Питер вынес из машины Руби, я Исаака, и мы потащили их в дом. Удивительно, когда дети спят, они такие тяжелые. Шикая друг на друга, мы с Питером на цыпочках прошли по темному дому и уложили наших чад. Надо было бы вытереть с лиц малышей засохший кетчуп, но я побоялась их разбудить. Питер включил телевизор и принялся смотреть свой любимый канал с «плохими» фильмами, а я пошла на кухню и налила себе ромашкового чаю. Я уже чувствовала, что без него не засну.