Читать книгу "Дитя среди чужих - Филип Фракасси"

и опаздывать нельзя. «Боже упаси»,– думает он, когда игла страха вонзается в его мозг; страха того, что Джим сделает, если Грег нарушит какой-то из хорошо продуманных планов.

Он съезжает с узкой лесной дороги на частную (и сейчас пустую) двухполосную дорогу, которая выйдет на 76-е по направлению к Адскому каньону, а затем в сторону Эскондидо, где он свернет на 15-е. После этого ему предстоит четырехчасовая поездка на север до арендованного гаража, где он поменяет машину, а потом те же четыре часа будет ехать обратно, чтобы встретиться с Джимом.

«Осторожность – залог этой игры,– сказал Джим, когда проговаривал эту деталь плана.– Может, фургон будут искать, может, нет. Но я хочу, чтобы той же ночью он был спрятан уже в другом округе».

Грег стучит пальцами по рулю и борется с желанием посмотреть в зеркало заднего вида в поисках красно-синих огней. Он сильно сомневается, что кто-то вышел на обычный белый грузовой фургон с калифорнийскими номерами, но даже если так, придется искать иголку в стоге сена.

– Я мистер никто,– говорит он и энергичнее барабанит по рулю.

Он смотрит на стереосистему и уже тянется к ручке, но тут его взгляд падает на конверт на пассажирском сиденье; из плотной бумаги, запечатанный в пластиковый пакет – и тоже старается не думать об этом.

Пока что.

Через час, пока Ронни Ван Зант[3] орет в перегоревшие динамики фургона о том, что он свободная птица, Грег выезжает на обговоренный съезд и въезжает в пригородное гнездышко домов недалеко от Риверсайда. Почтовый ящик находится в нескольких кварталах от шоссе, и он легко его находит; подальше от окон соседних домов и основных дорог – идеальная остановка.

Напевая себе под нос, Грег выходит из фургона с пакетом и направляется к почтовому ящику. «Как просили, ваша милость»,– думает он, а затем быстро оглядывается в поисках собачников, бегунов или еще каких-нибудь тупорылых, которые заставили бы его отказаться от плана А и еще сильнее отклониться от пути к плану Б.

Никого не увидев, Грег достает из кармана латексные перчатки, надевает и вытаскивает конверт из пакета. Затем открывает дверцу ржавого синего почтового ящика.

– Принимайте,– говорит он и опускает толстый конверт.

Сделав свое дело, он вздыхает с облегчением и быстро возвращается к фургону. С выключенными фарами он не более чем подсвеченная луной тень на затемненной улице.

– Так-так… за дело, идиотина.

Внутри фургона он засовывает пакетик и латексные перчатки в карман, еще раз изучает дома и тротуары вокруг – Господи, лишь бы никаких собачников и бегунов, пожалуйста,– затем заводит двигатель и плавно и бесшумно выезжает из пригорода.

Когда он приближается к главной дороге, ведущей к 215-му шоссе, и в песне начинается гитарное соло, он дергает ручку фары и ускоряется по направлению к съезду. У него впереди длинная дорога, а Джим просил его быть в баре уже с утра. Грег прикидывает: если все пойдет хорошо, поездка туда-обратно займет чуть более восьми часов – он будет на окраине города к восходу солнца, а вскоре после этого и на месте встречи.

Они с Джимом денек перекантуются, а потом вместе поедут на ферму на следующий день после того, как Джим закончит дела с уборщиком.

Если я просто исчезну, все ведь поймут, так? Надо продержаться денек до выходных, а потом мы уедем. А к понедельнику все это уже почти закончится.

Грег рад, что не придется сразу возвращаться на ферму, потому что – при прочих равных условиях – от этого дома у него мурашки по коже. «Прямо как из фильмов ужасов»,– думает он, давя на газ, когда из стереосистемы дребезжит самая популярная радиостанция классического рока в Сан-Диего (следует плавный переход от «Свободной птицы» к «Покрасить в черный»[4]). Ладони барабанят по рулю в такт неистовому ритму Чарли Уоттса, и Грег чувствует, как спадает часть дневного напряжения и беспокойства. Он все успеет, график идеально совпадет, что значительно облегчает дело.

Вместе со спокойствием приходит внезапный прилив восторга, гордости. «Мы действительно справились!» – наконец позволяет себе подумать он и громко смеется, разгоняя фургон до приличных – и законных – 65 миль в час. «Не торопись, дружище. Главное – спокойно. Только без спешки».

Он праздно думает, как там дела у Дженни, и чувствует укол вины и беспокойства из-за того, что она застряла там с Питом и Лиамом. Но хрен с ней, она большая девочка, и если уж кто и умеет за себя постоять, так это его дорогая сестренка.

Чувствуя себя лучше, наслаждаясь приподнятым настроением и мимолетной свободой, Грег прибавляет звук радио и начинает петь вместе с Джаггером, позволяя себе немного сбросить напряжение после тяжелого дня и – по крайней мере, на данный момент – забывая о необходимости возвращаться в лес, к ферме. Да, что-то в этом месте заставляло его неслабо дергаться, но зато он вернется с Джимом, а этот здоровяк не боится ничего. И хорошо, потому что, хотя он никогда в этом и не признается – уж особенно старине Джиму,– Грег ни за что не хочет один идти ночью по тому жуткому лесу.

Джаггер начинает кричать о том, что мир надо перекрасить в черный, и Грег перестает подпевать, рваный ритм начинает сбивать его спокойный, хороший настрой.

Мужчина протягивает руку и поворачивает ручку радио в положение «выкл», рассчитывая на благотворное влияние тишины, и снова сосредотачивается на работе. Стук колес по асфальту создает звуковой фон для ночи, пока Грег одним глазом смотрит в зеркало заднего вида, а другим – на бесконечно простирающееся тускло-серое шоссе.

6

Лиам тащится в нескольких футах от Генри на узкой грунтовой дороге. Он все не может привыкнуть к тому, какой этот парень чертовски маленький. Даже для своего возраста он худой, невысокий и уж точно не спортивный. Он споткнулся бы о свои шнурки, если бы те не были завязаны. Лиам чувствует укол стыда при воспоминании о том, как связывал этого ребенка. Будто бы он мог убежать. Но это было правильно, им нельзя делать ошибок – ни тогда, ни сейчас.

Он на мгновение отвлекается от Генри, изучает окрестности. Черные как смоль деревья скрывают высокие звезды под своим тенистым пологом. Лиам сплевывает и не обращает внимания на холодок, бегущий по макушке. Ему никогда не нравился лес. Он терпеть не мог все эти естественные укрытия, слепые зоны, где кто угодно (или что угодно) могло подстерегать в