Читать книгу "Дитя среди чужих - Филип Фракасси"

деревьев и поднимает глаза на затененное лицо водителя.

– Меня зовут Лиам. Но, думаю, ты уже понял. Судя по всему, ты умненький.

Генри ничего не говорит, его глаза снова возвращаются к красному свету на деревьях. Я под водой.

– Тебе надо поссать? – спрашивает мужчина, его голос как будто одновременно близко и далеко.

Генри задумывается, сосредоточиваясь на теле, а не на окружении, забывая на время о мыслях мужчин, и с внезапным приступом дискомфорта понимает, что ему действительно нужно в туалет, и очень сильно. Пока наркотик выветривается, а разум Генри проясняется (в этом несказанно помогает покалывающий кожу холодный воздух леса), он начинает понимать очень многое, а самое главное, что его тело (мышцы еще не восстановились и были напряжены) болит – ноют лодыжки и запястья, спина и шея затекли. И да, теперь, когда на чердаке все проясняется, становится совершенно очевидно, что из труб снизу вот-вот потечет.

Генри рефлекторно напрягает мышцы живота и борется с тем, чтобы не скрестить ноги и не схватиться за причинное место, комично демонстрируя, как сильно ему нужно пописать, раз уж мужчина ему напомнил. Не доверяя своему голосу, да и какая-то часть души все еще дорожит своей гордостью, мальчик просто кивает, но довольно энергично.

Лиам кивает в ответ, затем засовывает руку в карман и достает большой блестящий охотничий нож.

Генри рефлекторно дергается, защищаясь от лезвия.

– Не волнуйся, парень,– говорит Лиам.– Я просто освобожу твои руки и ноги. Подними запястья… да, спасибо.

Генри безучастно наблюдает, как Лиам разрезает белые веревки, скрученные вокруг запястий. Пока Генри трясет руками, пытаясь восстановить циркуляцию крови в пальцах, Лиам опускается на колени и начинает разрезать веревки на лодыжках.

– Думаешь, это хорошая идея? – спрашивает из-за бампера открытой задней части фургона другой мужчина, имя которого пока неизвестно.

Лиам не отвечает, и мгновение спустя ноги Генри освобождаются. Не успевает Генри сделать и шаг, как Лиам складывает нож и убирает в передний карман, а затем небрежно тянется за спину и вытаскивает что-то из-за пояса.

Глаза Генри расширяются, когда гладкий черный металл пистолета – настоящего пистолета – выскальзывает из-за спины Лиама и спокойно повисает в руке. Генри успевает подумать, что если Лиам наставит на него пистолет, мочевой пузырь абсолютно точно расслабится, и джинсы быстро промокнут от промежности до лодыжек.

Но Лиам не направляет пистолет на Генри. Он оставляет его висеть у бедра, пальцы сжимают металл, как питчер сжимает мяч перед броском.

– Видишь это? – спрашивает Лиам, слегка встряхивая пистолет, но оставляя ствол направленным в грязь.– Попытаешься убежать от меня, Генри, и я не буду кричать,– говорит он спокойно, холодно, серьезно.– Я не буду кричать твое имя, просить остановиться, бежать за тобой или заниматься подобной хренью. Я не коп, я не буду предупреждать. Ты понимаешь?

Лиам опускается на колено, и его яркие глаза впиваются в глаза Генри, задние фары фургона окрашивают мужское лицо в темно-красный цвет. «Как деревья,– думает Генри.– Как дьявол».

Но Генри встречается с ним взглядом и изо всех сил старается не отворачиваться. Через мгновение взгляд Лиама смягчается, и Генри видит малейшие намеки на улыбку в уголках губ, и ему почти хочется улыбнуться в ответ, потому что – к лучшему или к худшему – такие дети, как Генри, всегда будут хотеть верить в лучшее в людях.

А потом Лиам продолжает.

– Если ты убежишь от меня, я выстрелю тебе в спину,– говорит он хладнокровно и размеренно. Бесстрастно.– Если каким-то чудом ты не умрешь, я выстрелю снова, скорее всего, в затылок, пока ты будешь лежать лицом вниз в сраной грязи.

Генри пытается отвернуться, но Лиам мягко вдавливает палец ему в щеку и поворачивает голову, пока их взгляды снова не пересекаются.

– Я не буду дважды думать. Я тебе не вру. Я не хочу этого делать, но все же я – абсолютно и без сомнения – так сделаю, и без колебаний.– Лиам кладет свободную руку Генри на плечо, будто передает ему один из величайших жизненных уроков.– Мне нужно, чтобы ты поверил мне, Генри. Ради нас обоих, ладно?

Лиам ждет, а у Генри отвисает челюсть, полный мочевой пузырь забыт настолько же, насколько домашнее задание, которое наверняка надо завтра сдать. Генри обдумывает слова этого человека, и его взгляд перемещается на серебристый блеск металла в сжатом кулаке. Мальчик подумывает попытаться прочитать мысли Лиама, но он слишком устал, слишком напуган – мозг кажется сморщенным и слабым, нервы напряжены, мысли вялые. С каждым мгновением с этими людьми в холодном лесу его решимость и мужество слабеют, обреченность нынешней ситуации просачивается, как кровь, сквозь завесу отречения и становится более ощутимой, более пугающей. Более реальной.

Ужас сковывает позвоночник, и Генри горбится. Безмолвно. Бездумно. Он предпринимает последнюю нерешительную попытку дотянуться до разума Лиама, но не видит ничего, кроме выбившихся черных шелковистых прядей, свидетельствующих об опасности. Такая смутная, холодная пустота.

Генри не может сосредоточиться, чтобы увидеть больше, но ему хватило, чтобы признать правду в словах этого человека.

Он не врал.

– Кивни, если поверил,– говорит Лиам почти шепотом со своим странным акцентом.

Генри кивает.

Лиам задерживает взгляд еще на мгновение, а затем, по-видимому, все понимает, встает и указывает на ближайшее дерево.

– Хорошо, тогда иди ссать. Вон за то дерево. Иди, не беги. Оставайся в поле моего зрения,– и затем добавляет: – Пожалуйста, не заставляй меня убивать тебя, дружок.

Словно во сне, Генри медленно поворачивается и идет к ближайшему дереву, на которое указал Лиам. Он почти ощущает смертоносную мощь пистолета у себя за спиной, это легкое покалывание между лопатками, куда может быть направлено дуло, ожидающее, что он сделает какую-нибудь глупость. Побежит.

Генри доходит до деревьев и на мгновение задумывается, почему не может расстегнуть молнию на штанах. Потом без особых эмоций замечает, как сильно дрожат руки. Чтобы унять дрожь, он прижимает их к грубой холодной коре освещенного багрянцем дерева.

Бежать он не намерен.

5

Как только фургон разворачивается (что нелегко на узкой дороге), Грег наблюдает, как Лиам и ребенок удаляются в зеркале заднего вида. По мере того, как свет от задних фар фургона становится все дальше, две фигуры – рука Лиама почти по-отечески покоится на плече маленького мальчика – растворяются в темноте, и Грег фокусирует внимание на затемненной грунтовой дороге впереди.

После двадцати минут осторожной езды он проезжает самую глухую часть леса, самый неровный участок тропы, и решает, что можно прибавить скорость. У него до хрена дел,