Читать книгу "Исландия - Александр Иличевский"

Я признался, что да, и она улыбнулась, сказала, что ей очень приятно. Потом добавила, чтобы я заходил в любое время, для меня дверь всегда открыта и пусть я не стесняюсь.

Потом я пошёл за Саймоном на кухоньку. Саймон вынул из холодильника бутылку «Столичной» и пакет томатного сока.

– Милая, ты с нами? – крикнул он в гостиную.

Рая ответила положительно, и Саймон достал третий стакан. Затем плеснул во все три сока, слил понемногу в каждый по лезвию ножа подмороженной густой водки и с сосредоточенностью фармацевта капнул из пузырька табаско.

– Рая называет это русским коктейлем, – сказал он, протягивая мне стакан. – Она родом из России, ей море по колено. Я взял её с кучей детей, теперь они выросли, но вся наша жизнь была наслаждением.

Мы вернулись в гостиную, я сел на кушетку, а Саймон примостился на крохотной табуретке напротив.

– Чем занимаетесь, Миша? – спросила по-русски Рая.

– Да вроде как в командировке, – сказал я и осушил стакан. – Наверное, я здесь надолго, пустыня суеты не терпит.

– Они снова решили строить дорогу? – спросил Саймон.

Я потрогал челюсть и прислушался к жару, разлившемуся по животу.

– Странно, – сказала Рая. – Зачем нам дорога? Тоже мне, нашли куда деньги потратить.

Я объяснил, что сам не понимаю, зачем нужна дорога, что у меня, в общем-то, заказов не густо, а тут хоть постоянная на какое-то время появилась работа, так что раз уж так получилось, то я не премину воспользоваться ситуацией и постараюсь сделать всё от меня зависящее, чтобы спроектировать траекторию дорожного пути наилучшим образом.

– Но проблема состоит в том, что в техническом задании не указан конечный пункт, а только направление – восток, в глубину пустыни. Я сначала пытался возражать, но мне было сказано, что я вправе выбирать траекторию, вести дорогу по своему разумению. Мне кажется, они передумают, когда приедут проверять съёмку. Но делать нечего, надо работать. Как говорится, дают – бери, бьют – беги.

– О чём я всегда и говорила, – сказала Рая. – Они сами не знают, чего хотят. Им безразлично, у них нет планов. И лишь бы людей чем-нибудь занять – строительством страны без будущего, дорог без пункта назначения.

– Если честно, я не особо возражал, – сказал я. – Мне мой контракт нравится.

Рая снова улыбнулась:

– А мы всё ещё считаем себя сионистами.

Я заглянул в стакан и поставил его на стол.

– Что ж, спасибо, – сказал я. – Пожалуй, побегу.

– Постойте, да вы только пришли, – начал было Саймон, но в этот момент зазвонил мобильник, и он встал, чтобы приложить его к уху и выйти на кухню.

Рая пригубила коктейль.

– Останьтесь, перекусите с нами, – сказала она.

На пороге появился Саймон, говорящий громко в трубку.

– Да, похоже, дело на мази. Выезжаю. – Саймон вошёл в гостиную. – Мне надо смотаться в Нокдим, – сказал он. – Памела рожает.

– Кто? – спросил я.

– Памела – ослица. В Нокдиме ферма, где бьются над разведением особой, белой породы ослов. Писание сообщает, что мессия войдёт в Иерусалим на белой ослице. Вот они там, в Нокдиме, и стараются приготовиться как следует.

Саймон проводил меня и умчался. Я остался наедине с солнцем и какое-то время постоял, соображая, сколько у меня хватит духу вот так стоять.

Вечером меня навестили друзья.

Не успел Айзек войти, как тут же стал читать мораль: какого чёрта мне сдалась эта пустыня. Мол, Израиль хоть и маленький, но места геодезистам хватает, а здесь мне точно придёт конец. Айзек думает, у него есть право говорить всё что вздумается. В то время как человечество, живи оно только по правде, не выжило бы и дня. Типичная логика программистов, они считают, что всё в мире должно быть устроено так же, как в хорошем коде.

Айзек делает суровое лицо, качает головой и поцокивает языком, оценивая пустоту моего барака и заглядывая в мусорную корзину, полную смятых банок из-под пива:

– И вот за этим сюда стоило ехать? Этот мусор – твоё будущее. Твои сны станут камнями пустыни.

– Зато в пустыне есть то, чего нет в городе, – говорю я. – Чем больше народу, тем меньше Бога. И нет политики, всех этих проклятых выборов, этого прокрастинационального единства.

– Угу, – кивает Айзек, – пустыня как раз и есть политика. Только ступив сюда, ты сразу становишься солдатом выдумки. Что, по-твоему, обслуживает несуществующая дорога? Идею! Израиль придумали богатые евреи, чтобы избавиться от евреев бедных. А ты всю эту конструкцию поддерживаешь.

И тут Катька морщится и говорит:

– Да всяко лучше, чем в Чебоксарах.

Это её любимая присказка из анекдота: «Мы с Микки Джаггером оба часто вспоминаем золотой 2003-й. Он тогда получил титул рыцаря, а я мощнейшей ***** в Чебоксарах».

– Ещё неизвестно, чем ваши Чебоксары хуже, – говорит Айзек. – Там по крайней мере от жары не сдохнешь.

– Да чего ты к нему пристал, – защищает меня Катя. – Жить в Израиле можно только под кайфом. Сначала страна тебе сама поставляет эйфорический подъём, таково свойство Святой земли, а дальше, когда кайф тебя оставляет, ты исподволь ищешь ему замену. И отчасти находишь в курении священных растений.

Я смотрю на Мирьям, ожидая, что она наконец разрядит обстановку.

– Слава богу, доехали, – говорит она, – я успела выспаться на заднем сиденье. Который час?

– Скоро девять, – замечает Катька, – пора бы уж делом заняться, вам не кажется?

– Вы бы ещё дольше собирались, – буркнул Айзек. – Часа на два раньше могли приехать.

Айзек устраивается у стола, достаёт кисет.

– Ну, наконец-то, – вздыхает облегчённо Катька и придвигается к Айзеку поближе, с удовольствием глядя на его ловкие движения. – А вы, – она со мной много лет на «вы» намеренно, из иронии, – вы сопьётесь тут. Айзек дело говорит.

– Да мне уж поздно бояться. Старый конь борозды не портит.

– Never say never, – говорит Айзек и проводит языком по клейкому краю косяка. – Я устал тебе говорить: алкоголь не для Востока, алкоголь разъедает душу ещё больше, чем печень.

– А у меня новости, – вдруг сказала Катька. – Мне вчера сделали предложение руки и сердца.

Айзек поспешил покрепче затянуться.

Ферма называлась Ослиной по той причине, что здесь привечали брошенных бедуинами ослов. Когда животное старело и от слабости не могло уже выполнять привычную работу, бедуины прогоняли его в пустыню, чтобы ослик питался подножным кормом и чтобы в будущем не пришлось утилизировать кости и шкуру. Этот обычай жителей пустыни приводил к тому, что некоторые животные сами приблуждались к месту, где им снова давали корм и питьё, а в выходные на них катались дети, прибывшие из городов вместе с родителями. Деньги, вырученные за такой аттракцион, шли на покупку корма.