Читать книгу "Бегом на шпильках - Анна Макстед"

Сказать по правде, мне ужасно хотелось бы с ними познакомиться. Тайное семейство Тони всегда вызывало у меня восхищение. Во-первых, я считаю, что иметь семью на стороне — уже само по себе очень эффектно. А во-вторых, мне кажется, мы быстро нашли бы общий язык. Келли — художница и, по-моему, классная девчонка, — рассудительная и в то же время веселая и забавная, а Тара, судя по всему, — та еще дурочка. В своем ежегодном письме № 5 Келли написала, что, когда вырастет, Тара хочет быть как Симпсоны. Тони рассказал мне об этом, будучи под коксом. Еще и хихикнул: «Прямо как ее папочка».

Он показывал мне фото, и я тогда подумала: как же это может быть, что ему не хочется встретиться с этим маленьким мышонком: с бронзовой кожей, длинными светлыми волосиками и ярко-голубыми глазками, цветом точь-в-точь как у ее отца? Моя племянница. Думая о Таре, я понимаю, что до тех пор, пока Тони не выложит все до единой подробности об этой паре, — включая любимый сорт хлопьев и девичью фамилию матери Келли, — наша мама от него не отстанет: будет кидаться на него, словно фурия на распродаже дамских сумочек в «Харродз».[25]И это всего лишь начало. Дни моего брата сочтены — и виновата в этом я.

— Она же перетащит их сюда, в Хендон! — орет он во всю глотку. — Моя гребаная душа станет достоянием общественности!

И хотя это вопиющая художественная вольность, — у Тони, насколько мне известно, души отродясь не было, — я понимаю, что он имеет в виду.

— Ты уверен? — Мой голос дрожит. — В смысле, променять пляжи Бонди на… Брент-Кросс и «Блокбастер-видео»… навряд ли они…

Тони переходит на визг:

— Да мама уже мчится сюда! А мне завтра с утра улетать в Нью-Йорк! Этому же конца не будет! Она достанет меня! Меня ждет не жизнь, а сплошная мыльная опера!

Боюсь, что здесь он отнюдь не перегибает палку. Изо всех сил стараюсь не заплакать, и мне это удается.

— Я тебе вот что скажу, — рычит он. — Тот придурок, с которым ты зависаешь, и его сраная группа, — они меньше, чем ничто! Другие приходят и уходят, а эти — ушли раньше, чем пришли! Так и передай ему от меня, родная: говно не отполируешь!

Он швыряет трубку с такой силой, что у меня едва не разрываются барабанные перепонки. Тяну себя за волосы. «Три волосинки», — думаю я совершенно бесстрастно. Хочу позвонить маме и все исправить, но не могу. В любом случае, она уже на пути к Тони: эдакое бедствие для остальных участников движения, в своем голубом «метро», движущемся со скоростью садовой тачки, прямая как жердь, нос в дюйме от ветрового стекла, кисти рук сжимают руль в положении «без десяти два». Обязательный макияж перед выходом из дома. Никто не красит губы так, как это делает моя мама. Нанеся первый слой, стирает его бумажной салфеткой и наносит помаду еще раз. Затем сует в рот палец и резко, с хлопком, выдергивает его. «Иначе, дорогуша, зубы будут красные, а это вульгарно», — объяснила она однажды. Представляю ее напудренное лицо, отмеченное годами забот и сериала «Она написала убийство», и мне становится стыдно. Мама не виновата. Ни в чем. Мое раздражение съеживается, на его место приходит приторно-тягучее чувство вины. Мама всегда хотела только самого лучшего, а я сделала ей больно. Вот только себе я сделала еще больнее. В каком-то приступе умопомешательства решила, что могу сбросить Тони с его пьедестала. Словно какая-нибудь ханжа из Викторианской эпохи, пыталась вызвать в маме неприязнь ужасными историями о бесчестии, позоре и незаконнорожденных младенцах! Но вместо этого лишь подлила масла в огонь эдиповой одержимости. А себя выставила мелочной склочницей и курицей безмозглой. Я — всеми позабытая крестная, пытающаяся разрушить брачные перспективы Спящей красавицы. Моей маме за меня стыдно.

Однако даже сильное чувство вины не может полностью смыть несправедливость всего произошедшего. Да, признаю, я сама накликала на себя беду, но одна мысль никак не выходит у меня из головы: пусть я в немилости, но почему это репутация Тони всегда безупречна? Разве это я сбила с толку обученную на поиск наркотиков собаку на рок-фестивале в Ридинге, специально положив на заднее сиденье своего черного «бимера» пакет с сырными булочками? И разве я избавилась от беременной девушки, словно от мешка с засохшей капустой, потому что она, видите ли, причиняет мне «неудобства»? Но маме, все равно, стыдно за меня.

Сижу дома, жду ее звонка. В одиннадцать звоню сама. Звоню еще раз в полночь. Ответа нет. Делаю вывод, что она «фильтрует» входящие звонки. Мысль сама по себе абсурдная. Мама боготворит телефоны. Их пронзительная трель означает, что кому-то — пусть даже какому-нибудь извращенцу, позвонившему наугад, узнать, какое на ком белье, — она понадобилась. Снова звоню в 7:30 утра, в субботу. Ответа нет. Кусаю губы. Существует три степени гнева: визгливый, с брызгами слюны и безмолвный. Безмолвный гнев — это передовой метод психологической пытки. Мне известно, что как-то на день рождения Тони подарил маме «Руководство по подготовке агентов КГБ». Но я не думала, что она и в самом деле прочтет его.

Звоню Тони на мобильник. Ответа нет. Я даже звоню Мел — ответа нет. Чувствую себя так, будто получила полсотни тычков в пузо. Втягиваю живот. Больно. Надавливаю на него. Ох! Наверное, что-нибудь психосоматическое. Да-а, впечатляет! Это серьезно. Но, полагаю, потерять работу и превратиться в изгоя — уже серьезно. Возможно, по той же самой причине, у меня еще и ноги ломит. Едва ими передвигаю. Игнорируя боль, весь выходной скачу по бегущей дорожке, словно какой-нибудь хомячок. До хруста в коленных чашечках. Это отвлекает меня от разных мыслей. В воскресенье утром вижу Алекс: она бодро проходит через зал, пока я обливаюсь по́том на тренажере. Заметив меня, она обхватывает голову ладонями, словно не верит своим глазам, но ко мне не подходит. Я рада. Чувствую себя так неуютно, будто это не я, а какой-нибудь робот, маскирующийся под меня. Не могу придать лицу нормальное выражение, а светская болтовня таит в себе опасность: до смерти боюсь, что меня заклинит, и я сболтну лишнее.

В воскресенье днем еду к Крису. Оказывается, у него на завтра, на 10 утра назначена встреча с одним из менеджеров в «Черной Луне», так что, мол, не хочу ли я забить на работу и поехать с ним. Крис не говорит, как ему это удалось, но, подозреваю, без обмана тут не обошлось.

— Крис, но это же просто замечательно!

Он широко улыбается.

— Да, я их сделал. — Пытаюсь изобразить улыбку, но ничего не выходит. — Что такое?

— Я… я просто немного удивлена, вот и все, — вздыхаю я.

Он страшно обижен моей реакцией, так что выкладываю ему всю правду: как я нечаянно вызвала гнев Тони, который поклялся отомстить, сославшись на «Монстров» (у меня все же хватило здравого смысла пропустить его замечания по поводу «полировки»). Крис смотрит на меня так, будто я только что проорала: «Майкл Болтон — самый лучший певец на свете!»

— Не волнуйся, — заикаюсь я. — Уверена, он говорил это несерьезно. Тони — человек незлопамятный.