Читать книгу "Bye-bye, baby!.. - Виктория Платова"

Вместо мужчины на снимке красовался Домино. Он шел в том женаправлении, что и исчезнувший гуляка; фланировал, держа свой тонкий крысиныйхвост параллельно тротуару. Домино был взят объективом слишком далеко, чтобырассмотреть его в мельчайших подробностях, но шесть пятен на боку… Их ни с чемне спутаешь.

Ошеломленная, я перевела взгляд на подпись под снимком. Совчерашнего дня она не претерпела никаких изменений:

MADRID. 1933.

В 1933 году канадских сфинксов – в отличие отсумочки-конверта и Гитлера – в природе еще не существовало. Они были выведенымного позже, в шестидесятых, тогда каким образом коту удалось попасть наснимок?..

– Что за фигня? – задала я риторический вопрос,прекрасно зная, как будет выглядеть ответ:

«Мау-у!»

Скорее всего – это какое-то наваждение, остаточные явленияночного кошмара. На секунду успокоив себя подобным образом, я крепкозажмурилась и крепко ущипнула себя за руку. И снова открыла глаза: кот соснимка никуда не исчез, разве что хвост его слегка опустился.

И еще – второй рекламный щит.

Вчера он был заполнен людьми, стоящими на крыльце. Теперьвместо семи (или восьми) силуэтов я видела лишь лицо, максимально укрупненное.Лицо принадлежало молодому человеку, и его можно было назвать даже красивым,если бы не ощущение опасности, от него исходящее.

Лицо было незнакомо мне, я никогда не видела этого юношупрежде. Даже мельком, даже вскользь, в вагоне метро, в магазине, в химчистке, вредакциях изданий, где я когда-либо работала. Иначе я обязательно вспомнила быего черты -

такие лица не забываются.

«Jeroglifista» – было выведено под подбородком молодогочеловека. «Jeroglifista» вместо вчерашнего «Concepcion Jeronima. 13».

Я рывком захлопнула альбом – если бы из него вдруг полезлиядовитые змеи, вряд ли я сделала бы это быстрее. Так же быстро я запихнула «МирАнри Картье-Брессона» под кровать и повернулась к коту:

– Не делай из меня идиотку, дружок. Не делай из менясумасшедшую. Еще никому это не удавалось, включая мусика. Не удастся и тебе.

Домино тотчас откликнулся: он прыгнул ко мне на колени изаурчал.

– Ладно, ладно, я не сержусь. А ласкаться будемвечером, сейчас нет времени, извини. Сейчас мне надо собираться на работу.

Ничего особенного не произошло, уговаривала я себя, мало личто со сна не померещится! Не стоит поддаваться панике. С головой у тебя небыло никаких проблем, лапуля, – никогда. Не стоит забывать об этом. А оМадриде-33 – забудь!..

Так, интуитивно применяя все известные мненейролингвистические техники и методы успокоения, я покинула спальню. Какие ещесюрпризы в исполнении Домино меня ожидают?

Куча дерьма в кошачьем горшке, вот какие.

Куча дерьма разом успокоила меня: она ясно дала понять, что(при всех прочих) Домино является самым обыкновенным котом и никакие кошачьипорывы ему не чужды. Вещи в кабинете стояли на местах, на окнах смирнехоньковисели занавески, на хрустальную вазу никто не покусился, на компьютерную мышь– тоже; все было как всегда.

– Умник! Хороший кот! – похвалила я Домино инаправилась в ванную принять душ.

Тут-то меня и ждала неприятность.

Началось с того, что, вымывшись, нанеся на лицо вполнецеломудренный макияж и приступив к волосам, я обнаружила, что они нерасчесываются. И что моя любимая массажная щетка вязнет в них, как французы всмоленских болотах в позапрошлую Отечественную войну. Такого не случалосьникогда! Если правда, что волосы – суть отражение характера, то мой был мягким,покладистым, шелковым. Последние десять лет я носила одну и ту же прическу, «nologo»[7] – называла ее моя подружка Милли-Ванилли. Смысл прическизаключался в свободно отрастающих прядях, которые оставалось только аккуратноподравнивать ножницами на концах. Длина волос не менялась со времен дефолта исоставляла пол-аршина, или восемь вершков, или 35 сантиметров.

Целых тридцать пять сантиметров струящихся волос – мне былочем гордиться!

И вот теперь я не могу элементарно расчесать все этобогатство!..

На то, чтобы установить причину, много времени непотребовалось: голова оказалась забитой жевательной резинкой, то тут, то тамвсплывали все новые и новые очаги поражения. Конечно, во всем былавиновата-я-сама-и-моя дурацкая привычка клеить использованную жвачку кудапридется, но чтобы пристраивать комки в постели… на подушке… До такого я быникогда не додумалась.

Домино! Вот кто напакостил. Вот кто испаскудил мне волосы!

Я вооружилась вантузом и выглянула из ванной:

– Малы-ышик! Иди сюда, мой котик! Иди, сладенький!..

Чертов кот не показывался, и мои догадки переросли вуверенность.

– Иди сюда, зараза!..

Ха! Глупо было предполагать, что, не клюнув на«сладенького», Домино клюнет на «заразу». А с волосами нужно что-то решать,причем срочно. Головные уборы я терпеть не могу ни в каком виде и не ношу ихдаже в крещенские морозы, но можно напялить на себя кепку, оставшуюся отЛарика. Можно обмотаться палестинским платком, доставшимся мне от сирийца Зияуддина.Зияуддин жаждал взять меня в жены, чтобы без помех натурализоваться в России ивыписать сюда всех своих многочисленных родственников из мухафазы Халеб. Яраскусила его на второй же день, хотя выгнала только через месяц.

В палестинском платке, обмотанным вокруг головы, меня легкопримут за террористку.

Да-а, фетровая шляпа с фотографии «MADRID. 1933» совсем непомешала бы, только где ее искать, эту шляпу?

И где искать наглеца Домино?

Озабоченная сразу несколькими свалившимися на меняпроблемами, я распахнула дверцы платяного шкафа: кажется, от прошлогоднейпоездки в Турцию у меня еще сохранилось парэо (омары, рыбы и морские звезды). Асложенное вдвое, оно вполне сойдет за платок.

Парэо обнаружилось на пятой минуте поиска. А на шестой…

Лучше бы я этого не видела! Мой любимый буклированныйкостюмчик, в котором я ходила (и сегодня собиралась пойти) на работу, былбезнадежно испорчен. На юбке не осталось живого места от зацепок, из пиджакасамым бессовестным образом торчали нитки: десятки вырванных с мясом ниток,сотни! Только кошачьи когти могли сотворить подобное, только они.

Еще крепче прижав вантуз к груди, я разразилась потокомнецензурной грузчицкой брани: Jay-Jay потратил бы десятилетия, чтобы найтинорвежский аналог каждому из употребленных мной выражений. Не забыть быотправить письмо Jay-Jay, вдруг совершенно спокойно подумала я. И еще болееспокойно:

гори она огнем, эта работа.

Гори она огнем, никуда я не пойду. Снова и снова вычитыватьбесконечное множество текстов, сочиненных на скорую руку. Переставлять местамислова, чтобы фраза не выглядела совсем уж по-дурацки. Доводить до умаколченогие реплики. Навешивать кавычки на прямую речь. Втыкать запятые внепаханую целину причастных оборотов…